Зоя. Том первый (СИ) - Приходько Анна

«Золо́то моё, здравствуй! Сегодня восемнадцатый день нашей с тобой разлуки. Как вытерпел столько времени, я не знаю. Наверное, наша любовь так сильна, что она не даёт отчаиваться. Потерпи, моя родная, совсем скоро я смогу свободно перемещаться по городу и сразу приду к тебе. Ты моя золотая девочка, и имя твоё золотое. Я шепчу его ночи напролёт. Мне снятся сны, как мы с тобой венчаемся. Золо́то моё, у нас всё получится! Целую тебя, твой Я…»

Анна держала в руке письмо и заливалась слезами.

«Бедный мой мальчик, – думала она. – Сколько же в тебе сил, терпения, любви. Как я виновата перед тобой. Ты же не можешь даже поделиться со мной своими переживаниями! Я сама сделала наши отношения такими сухими.

Сынок, я была против того, чтобы ты любил русскую девушку. Но когда узнала, как она любит тебя, поняла, что ошибалась. Больно осознавать, но только смерть твоего отца открыла мне глаза на чувства. Я и сама теперь пленница. Мы с тобой в одинаковых условиях. Только мне проще, ни у кого не нужно спрашивать разрешения».

Анна положила письмо на комод, вытерла слёзы и принялась накрывать на стол. В голове у неё созрел план.

Зоя никак не могла поверить в то, что Макара больше нет.

Как только она слышала в коридоре чьи-то шаги, сразу летела к двери, думала, что вернулся брат и принёс весточку от Янека. Но это был либо отец, либо мачеха.

Зоя скучала. В порт больше не ходила. Ещё свежи были воспоминания о том, как Галя украла деньги и поплатилась за это.

О семье Гали ходили странные слухи.

Одни говорили, что Алия с дочкой перебралась в Турцию, другие, что жена отомстила Семёну за дочь, а потом отбыла в неизвестном направлении. Некоторым будто бы и сам Семён сказал, что это Алия его ударила.

Где находится сам отец семейства, никто толком не знал. Но кто-то видел его на мельнице с палочкой, кто-то в городе. А кто-то утверждал, что похоронили Семёна добрые люди. Слухов было много.

А ещё больше их стало, когда в освободившуюся квартиру поселились новые жильцы. Они прожили там неделю и съехали.

Новая хозяйка жаловалась, что ночью слышит вой в комнате, а утром просыпается, и у неё выпадают волосы. Зоя и сама видела, как женщина облысела почти за неделю. Выселялась она уже в платке. Поговаривали, что стала полностью лысой.

Два дня жилище пустовало, потом приехали другие. Шумная семейка с тремя маленькими дочками одного возраста и на одно лицо заселилась глубокой ночью. Другие жильцы возмущались, что спать им не дают, а завтрашнюю работу никто не отменял. У поселившихся вроде бы волосы не выпадали, по крайней мере, об этом никто не сплетничал.

Евдокия как-то спросила у мужа, что ему известно о семье Гали. Григорий ответил, чтобы не лезла в это дело, ни у кого не спрашивала и язык не распускала, так как чужая семья сама разберётся.

– Про тебя и Зойку слухи ходят, что из-за вас Гальку обрили. Напели мне уже со всех сторон. Но коли за воровство, значит поделом ей. Но вот сейчас нет у меня желания разбираться, каким образом вы причастны к этому. Одно хочу сказать, Дуся, плохая с тебя мать получилась. Не дала мозгов детям.

– Ах, вот ты как заговорил! – возразила мужу Евдокия. – А где бы я их взяла, если они родились безмозглыми? Свои бы расковыряла и через уши засунула? Что-то ты наглеешь, Гриша! Отцовского воспитания не дал им, Макар у тебя сам по себе был.

Вот если бы его женил вовремя, так не было бы этих всех комитетов! Некогда было бы ему заниматься этим! Семью бы кормил, а то ты в Зойку вцепился. Тянешь резину со своей женитьбой. Откладываешь, откладываешь, а может и не нужен именно этот жених, если свадьба не ладится? Отправил бы её со мной на пекарню, трудилась бы и хозяйству училась. А то ты возле неё кружишься, словно она башмачок хрустальный, носить можно, но разобьётся.

– Так, а зачем же ты замуж за меня такого пошла, а? Сильно мужика хотелось? Я тебя не звал за себя, сама приплелась. Знала же, что я с детьми, что в них нужно душу вкладывать. А это всегда мать делать должна, отец только к труду приучать должен! – возмущался Григорий Филиппович.

– Ну и чему ты научил? Тьфу на тебя. Жалею я, что приехали мы сюда. Полтора года живём здесь, а уже и век прошёл.

– Так ты сама нас сюда притащила! Забыла?

Евдокия замолчала. Впервые согласилась с тем, что муж прав насчёт переезда.

Поманили её золотые горы, и осталась у разбитого корыта. За границу мужа не оправили, Зойку замуж не выдали за богатого. Тянется всё, засасывает трясина. Хорошо ещё, что больше на допросы не вызывают, а то так и работу можно потерять.

Евдокия часто погружалась в думы. Захотелось ей всё-таки противостоять Григорию насчёт замужества.

Как-никак жалела она Зою и не представляла, как та будет с нелюбимым мужем существовать: «Тут с любимым живёшь как кошка с собакой, а там чужой человек. Зойка красивая и создана для того, чтобы любовался ею муж, а то пропадёт, угаснет. Надо бы разузнать о Янеке, может он из семьи получше, чем Колькина».

Григорий Филиппович стал молчалив. Приходил домой, ложился спать и даже с женой почти не разговаривал.

Евдокия Степановна после пропажи Макара как-то постарела. Стала прихрамывать. Зоя заметила, как сильно изменилась мачеха. Евдокия ночами почти не спала, всё время молилась.

Иногда мачеха спрашивала у отца: «Гриша, неужели у тебя не болит душа, сына не предали земле. Может ещё найдётся?»

Но Григорий Филиппович только отмахивался, резко бросал: «Вам бабам лишь бы поскулить. Сколько ты ночами будешь колени натирать? Что от твоей молитвы станется ему? Лучше собой займись!»

Но Евдокия Степановна продолжала молиться. Как-то утром она совсем не смогла встать с кровати. Нога разболелась так сильно, что пришлось Григорию идти за врачом.

Доктор прописал временный лежачий режим и мазь. Все заботы по дому легли на падчерицу. Так как необходимые покупки мачеха теперь не могла совершать, Зоя стала выходить в город.

Ей нравилось бродить по улицам, разглядывать людей, дома. Общежития для работников были многолюдными, а по сравнению с шумом порта в городе было тихо. В центре особняки обладали особой привлекательностью. Зое хотелось посмотреть, как они выглядят изнутри.

Она иногда подолгу рассматривала окна, двери, запоминала людей, которые из них выходили. То место, где они встречались с Янеком, обходила стороной.

Решила для себя, что пойдёт туда только с ним. Чем больше времени проходило с их последней встречи, тем глубже зарывались её чувства. Словно конопатились где-то глубоко.

Зоя старалась не вытаскивать их оттуда, боялась, что не выдержит и сойдёт с ума. Один только раз сходила она в порт, чтобы поинтересоваться о Янеке. Но там ей опять сказали, что он давно уволился.

Как-то возвращалась домой и случайно встретила Таисию. С того момента, как пропал Макар, Зоя возненавидела предательницу. Но не могла сказать ей об этом в лицо, не знала как себя вести. Боялась, что если выдаст себя, то от этого может быть хуже другим участникам собраний.

– Зоя, – увидев её, крикнула Таисия, – неужели тебя с цепи спустили, и ты стала свободной. Или замуж вышла?

Зою смутили эти слова. Она промолчала. Улыбнулась через силу. Кивнула приветственно.

Таисия подбежала. Набросилась на Зою с объятиями.

– Как я рада тебя видеть, Зойка! Представляешь, Николай мой вернулся! А как ты? Что у тебя с Янеком?

Зоя пожала плечами.

– Я не видела Янека, – тихо сказала она и не сдержала слёз.

Таисия, заметив, что Зоя плачет, произнесла:

– Ну и ладно, значит, не так уж ты ему и дорога! И слёзы льёшь зря. Любовь доказывается поступками. Понимаешь? Вот Коленьку отец увёз подальше, а он вернулся ко мне. И не побоялся ни ареста, ни злобы отца. Потому что любит. А твой Янек не мужик вовсе. Монах. Очень набожный и несчастный.

Он никому из комитета не нравился. Слишком правильный. И зачем Янек вообще приходил на собрания? Он со своей правильностью ничего не сможет сделать! А как он с тобой обходился? Зоя, а ты не узнавала у него? Может болезнь какая-то? Чего так от баб шарахается? Вот угораздило тебя в него влюбиться.