Андрей Шляхов - Петр Чайковский. Бумажная любовь
«Сейчас примется читать проповедь о преимуществах семейной жизни, — подумал Чайковский. — Зря мы сюда явились».
Он ошибся — Николай Павлович оказался человеком толковым и дельным. Сохраняя на лице постное выражение, верно уже приросшее к нему за годы службы на консисторском поприще, он живо ввел их в курс дела.
— Вначале вам придется создать прецедент для разбирательства, — начал он, не забывая за разговором выпивать и закусывать. — Изобразите супружескую измену.
— Каким образом? — похолодел Петр Ильич.
Собеседник уловил его волнение и поспешил успокоить:
— Достаточно пребывания наедине, без свидетелей, с какой-либо дамой. Желательно вблизи разобранной, словно готовой к соитию, постели. Можно и открытую бутылку шампанского добавить для декору. Шампанское — оно, как известно, причина всех пороков.
Сам консисторский секретарь предпочитал водочку.
— Вас должны застать двое свидетелей, один из которых должен написать вашей супруге письмо с изложением подробностей этой сцены. Подробности можно и того… приукрасить. Бумага все стерпит.
— А самой ей можно при этом не присутствовать? — уточнил Петр Ильич.
— Не обязательно. Но следующий шаг, — Николай Павлович поднял кверху костлявый палец, словно желая подчеркнуть важность шага, — она должна сделать самолично. Должна подать просьбу к архиерею о расторжении брака.
— И что дальше?
— Пару недель спустя вы с женой получите указ из консистории, с которым должны будете явиться к приходскому священнику и подвергнуться его увещанию. Явиться непременно вдвоем, поодиночке священник вас увещевать не станет, смысл действия теряется. Если же увещевание не возымеет действия, то следует вам дожидаться вызова на суд в консисторию, каковой произойдет после получения из синода разрешения на начатие дела, на суде супругов и свидетелей допросят по всей форме и отпустят…
— И это все? — удивился Петр Ильич.
— О нет, не спешите, — Николай Павлович растянул губы в слабом подобии улыбки. — Затем последует еще один вызов для прочтения показаний и подписи под протоколом, после которого супругов опять вызывают, чтобы объявить им решение.
— А сроки? — спросил Анатолий.
— Сроки неопределенны, — секретарь пошевелил бровями, затем, положив вилку на тарелку, собрал пальцы правой руки в щепоть и потер ими друг о друга.
Братьям все стало ясно и без слов.
— Сколько? — поинтересовался Петр Ильич.
— Если не ошибаюсь — вы намерены просить развода в Петербурге? — уточнил секретарь. — Тамошних расценок я не знаю. Даже предполагать не возьмусь, чтобы ненароком не ввести вас в заблуждение.
— А не лучше ли сделать все это в Москве? — обернулся к брату Петр Ильич. — Не о моих удобствах речь — я- то ради развода и до Камчатки доехать готов. Но согласится ли эта… — он постеснялся присутствия постороннего свидетеля и проглотил бранное слово, готовое сорваться с языка, — согласится ли она несколько раз выезжать в Петербург?
— Надумаете действовать в нашем ведомстве — милости просим, — Розанов продолжил трапезу — половой как раз принес и торжественно водрузил на стол огромного жареного гуся, фаршированного яблоками.
У Тестова это исконное русское блюдо готовили на европейский манер. Гуся изнутри натирали высушенным и размельченным майораном, а из яблок предварительно удаляли сердцевину.
Петр Ильич вспомнил слова Алеши: «Гусь — птица неудобная. Одному — много, двоим — мало, куда уж лучше курица — по штуке на брата, и все сыты-довольны».
— Давай прежде получим согласие на саму процедуру, — ответил Анатолий.
От Тестова сразу в гостиницу возвращаться не хотелось. Петр Ильич уговорил брата прогуляться по бульварам.
— Тебе, Толя, надо побольше бывать на свежем воздухе, — озабоченно сказал он. — Выглядишь ты, брат, не очень хорошо.
— Устал просто очень. Товарищ заболел, вот приходилось работать в суде за двоих, да еще клиенты докучали, — отмахнулся Анатолий, но от прогулки отказываться не стал.
Пошли бок о бок, любуясь картиной московского лета, выдавшегося в этом году удивительно солнечным.
— Как отвратительно мне все это, — Петр Ильич заговорил о наболевшем.
— Да уж, хорошего мало, — хмыкнул Анатолий Ильич. — Да и связываться с консисторией врагу не пожелаешь. Это подлинный осколок древнего, допетровских времен, сутяжничества. Все делается за взятки, а не по закону, и, тем паче, не по совести. Дурные традиции настолько крепки там, что служители консистории, вплоть до самых высокопоставленных, открыто говорят о том, какая сумма требуется для благоприятного решения того или иного дела
— И все это творится под прикрытием имени Божьего, — вздохнул Петр Ильич.
— Да, с молитвой и благословением, — подтвердил брат. — Я так понимаю, что к супруге своей ты захочешь ехать вдвоем со мной, а не в одиночку…
— Непременно с тобой! — подтвердил Петр Ильич, взмахивая тростью. — Один я с ней встречаться боюсь. Во-первых, не хочу давать нового повода для шантажа, а во-вторых, боюсь выйти из себя и учинить непоправимое. Рассказывал же я тебе, как чуть не задушил ее!
— Рассказывал. Учти, нам придется не только сообщить ей, как она должна действовать, но и… прости за такое слово, выдрессировать ее, чтобы, начиная дело, мы могли бы быть уверенными в том, что не будет осечки. Ведь розданных налево и направо денег нам никто возвращать не будет…
— Как это — выдрессировать? — удивился Петр Ильич.
— Давай-ка, Петя, присядем, а то я что-то утомился, — попросил брат.
Они присели на ближайшую свободную скамью, Анатолий отдышался и продолжил:
— Ты хорошо знаешь, что Антонина Ивановна глупа, не всегда понимает, в чем дело, и при этом отличается поразительной вздорностью нрава…
— Мне ли ты это говоришь? — с горечью ответил Петр Ильич.
— Это я так, для начала, У нас нет никакой гарантии, что она поймет с первого раза все правильно, мы не можем быть уверены, что она не передумает, мы не должны позволить, чтобы от какой-то глупой фразы, сказанной ею в консистории, дело разладилось. Значит, нам надо несколько раз, быть может — много раз, встречаться с ней. Растолковывать, что от нее требуется. Убеждаться, что она затвердила урок и переходить к следующему. И все время уговаривать, убеждать, прельщать! Короче говоря — делать все возможное, чтобы она не передумала и не сказала чего-нибудь ненужного! Малейшая неточность в ее исполнении своей роли может повести к очень плачевным результатам, можно даже сказать — к пагубным. Ведь в консистории она должна быть обвинительницей, желающей во что бы то ни стало расторгнуть ваш брак.
