Татьяна Вяземская - Ночи Клеопатры. Магия любви
– Послушай, ты ведь должна знать собственную сестру куда лучше, чем за эти три месяца узнал ее я.
Должна. И знала. Пожалуй, Арсиноя обладала еще куда более вздорным характером, чем Береника. Но тогда она давно уже должна была наделать ошибок! А пока армия под ее руководством давным-давно должна была начать терпеть поражение!
– Ты стала слишком нервной. Ты, часом, не беременна?
Беременна? Это даже не приходило ей в голову. Она многократно видела беременных дворцовых кошек – у них были большие обвислые животы. Она же оставалась плоской, как доска. Ну, разве что груди, ей на радость, стали больше похожи на груди, а не на то недоразумение, которое у нее было до встречи с Цезарем.
Юлий внимательно изучал ее реакцию.
– То есть ты хочешь сказать, что не знаешь, по каким признакам определить беременность?
Она передернула плечами.
– Вот еще! Знаю, конечно! У беременных бывает большой живот.
Гай Юлий в притворном ужасе схватился за волосы.
– О боги! За что караете?!
Он усадил ее рядом и подробно объяснил, что к чему. Клеопатра неловкости не испытывала – и тем смешнее было наблюдать неловкость Цезаря. Цезаря, который, по определению, неловкости испытывать не мог! Цезаря, равного богам!
– Юнона-Соспита! Да как такое может вообще быть?! Почему никто не объяснил тебе? Я понимаю, ты выросла без матери, как и моя дочь Юлия, но Юлии все объяснила бабушка, моя мать.
– У меня не было бабушки.
– У тебя были старшие сестры. Впрочем, если они напоминали Арсиною… Но ведь у тебя имелась нянька! Она-то должна была… И потом, ты сама рассказывала мне о том, что бывает, когда женятся на близких родственниках…
Он растерян. Ему не нужен этот ребенок? Откуда ей знать, как реагируют мужчины на признания любовниц в своей беременности. Она не знает римских законов. По египетским – это ребенок ее, ребенок фараона, и всем – ну, разве что кроме александрийцев, – совершенно безразлично, что его отцом не является Птолемей. Особенно, если Нил разольется до необходимой отметки: это будет свидетельствовать о том, что боги – египетские боги! – благословили это дитя.
– Как ты себя чувствуешь? – вдруг спросил Юлий.
Она удивилась.
– Хорошо. А что?
– Моя первая жена, Корнелия Цинилла… В первые месяцы беременности она чувствовала себя не слишком-то хорошо. Какой у тебя срок? Ах, да… Надо найти лекаря. Чтобы он тебя осмотрел.
– Мы говорили об Арсиное, – осторожно напомнила Клеопатра. Беременность беременностью (и это, кстати, еще не доказано), а войска Арсинои успешно продвигаются вперед. Сейчас это беспокоило ее куда сильнее.
– Об Арсиное – потом, – отрезал Юлий и обнял ее за плечи. – Дурочка! Для мужчины моего возраста снова стать отцом… Что может быть важнее?
Осмотр показал, что царица находится на третьем месяце беременности.
– Скорее всего, будет мальчик, – с самодовольной улыбкой сообщил лекарь, вытирая руки; папашки всегда радуются сыновьям больше, чем дочерям. Но этот странный папашка, божественный Юлий, только кивнул, и лекарь даже не был уверен, услышал он или нет.
Но Цезарь услышал.
– Я бы предпочел девочку, – сообщил он. – У меня уже была девочка, и я хотя бы имею представление, что с ними делать.
А Клеопатра была счастлива. Мальчик! Мальчик – это свобода! Мальчик – это означает, что она сможет править сама, без брата! Если он вдруг куда-нибудь… если с ним что-то случится – она сможет сделать соправителем сына. Мальчик – это означает, что ему она сможет отдать все бразды, когда он подрастет. Мальчик – это означает, что у Египта будет настоящий фараон. Если она сумеет удержаться на этом троне и в этой жизни. Если армия Арсинои войдет в Александрию, ей не жить, и ее нерожденному ребенку – тем более.
– А я бы предпочла поговорить об Арсиное…
– Я думаю, тебе совершенно не о чем беспокоиться, – твердо ответил Цезарь. – Лучше попытайся пообщаться с братом. Возможно, он все-таки согласится заключить перемирие. Я время от времени разговариваю с ним, и он производит впечатление… достаточно адекватного ребенка. Просто ему не хватало взрослых, с которыми можно было бы разговаривать и кто относился бы к нему без подобострастия.
– Короче говоря, рядом с ним не было тех, кто не лизал бы ему задницу!
– Это грубо, – поморщился Юлий – Беременной женщине не к лицу говорить такие вещи. Да и не беременной: любой женщине, особенно такой красивой, как ты.
Она подошла к зеркалу. Действительно, беременность ее красила. Определенно, сейчас ее нельзя было принять за мальчика-подростка.
– Я пока не буду говорить ему о ребенке, – решила Клеопатра.
Впрочем, поговорить не получилось вообще.
– А, римская подстилка! – завопил Птолемей, когда она только возникла на пороге его покоев. – За каким … ты приперлась ко мне?! Твой любовник тебя бросил? Увидел наконец, насколько ты уродлива?
Гнев взял верх. Женщина шагнула вперед и залепила мальчишке звонкую затрещину:
– Ты, маленький поганец! Если я так уродлива, почему ты пытался влезть ко мне в постель, а? Не потому ли, что никакая женщина по своей воле с тобой спать не будет? Только за деньги!
Кипя от злости, она хлопнула дверью так, что из нее вывалилась инкрустация. Видеть Юлия ей не хотелось, но чье-то присутствие – присутствие друга – было просто необходимо.
Она позвала Мардиана и, пылая негодованием, пересказала ему разговор с братом.
Мардиан усмехнулся.
– Я рад.
– Рад? Чему?!
– Тому, что впервые за долгий промежуток времени ты наконец вспомнила о моем существовании. Ты знаешь, сколько дней мы с тобой не виделись?
Клеопатра наморщила лоб. Конечно, дни сейчас летят быстро: она много времени проводит в государственных делах и, пожалуй, не меньше – в объятиях Цезаря. Но Мардиан всегда был рядом! Когда же они и в самом деле разговаривали? Прошло… дней восемь?
На всякий случай она прибавила пару дней:
– Ну, я думаю, прошло дней четырнадцать-пятнадцать.
– Сорок семь дней, моя царица. Сегодня сорок восьмой.
Ей стало стыдно. Мардиан – ее единственный друг. Который всегда был рядом в самые трудные и горестные моменты ее жизни. А вот в радости она его, стало быть, позабыла. А ведь у него никого нет кроме нее!
– Ну, прости меня, пожалуйста! А я… я раскрою тебе страшный секрет! Я беременна! У меня будет ребенок, лекарь сказал, скорее всего – мальчик. Представляешь?
– Я рад за тебя, – ответил Мардиан ровным голосом.
Дура, дура! У него ведь не может быть своих детей!
