Сильвия Эндрю - Франческа
— Папа! — Франческа в изумлении обернулась к отцу. — Я и не подозревала… Все уверяли, и я думала… Но я вовсе не страшилище!
Ее отец разразился смехом.
— Нет, ты не страшилище, дорогая, — совсем напротив!
— И все благодаря новому платью и прическе! Как странно! Почему же тетя Кассандра не прибегла к таким ухищрениям?
Ее отец мгновенно посерьезнел.
— Изысканные наряды и талант опытной горничной способны подчеркнуть достоинства внешности, в этом сомнений нет. Но ты прелестна и без них, Франческа, потому, что в твоих глазах отражается то, чего была лишена твоя тетя. Не знаю, как назвать эту черту… Великодушие? Любовь к жизни? Это дар от твоей матери, он драгоценнее всех радостей мира. Его называют шармом.
Франческа вновь нерешительно взглянула в зеркало, не понимая, что имеет в виду отец.
— По-моему, папа, ты преувеличиваешь. Но все равно спасибо.
— Ладно, посмотрим, какое впечатление ты произведешь на светское общество. Вы с Лидией Кэнфилд покорите весь свет, попомни мои слова!
— Вот теперь я точно знаю, что ты говоришь вздор, папа! Может быть, это под силу Лидии, но не мне.
Помедлив, ее отец продолжал:
— Хотя мне пора в Париж, я решил провести светский сезон в Лондоне. Я… хотел бы побыть с тобой.
— Со мной? — Франческа повернулась к нему. Выражение отцовского лица тронуло ее: этого чувства она давным-давно не испытывала. Просияв, Франческа с радостью воскликнула: — О, папа! Спасибо тебе! На это я и надеяться не смела! — Бросившись к отцу, она крепко обняла его. Это был первый искренний порыв, который она позволила себе в присутствии отца.
Прокашлявшись, лорд Бодон произнес:
— Я должен стать свидетелем твоего триумфа, Франческа. И потому… пришло время решить, под каким именем ты намерена появиться в Лондоне. Долгие годы тебя звали Франческой Шелвуд, и, похоже, ты до сих пор называешь себя этим именем. Но ведь ты моя дочь, мое единственное дитя… — Он осекся.
Франческа, которая уже давно откладывала нелегкое решение, вдруг поняла, что принять его очень просто. Улыбнувшись отцу, она опустилась в грациозном реверансе.
— Дочь знаменитого светского льва Франческа Бодон рада представиться вам, милорд. Триумфа она обещать не станет, но сделает все возможное, дабы не посрамить свою фамилию! — Она вскинула голову, и выражение ее лица живо напомнило лорду Бодону ее мать. На лице Франчески отражалось то же пленительное сочетание лукавства и волнения.
— Милая моя девочка! — Лорд Бодон привлек ее к себе и заключил в объятия.
Решение лорда Бодона остаться в Лондоне наконец пробило брешь в стене сдержанности, разделявшей отца и дочь. Чтобы сделать решительный шаг, лорду понадобилось лишь ободрение мадам Элизабет, поскольку в нем давно уже проснулись отцовские чувства к Франческе, этому драгоценному наследию Верити. С того момента, как Франческа порывисто обняла отца, никто и ничто не могли помешать ему сделать все возможное, лишь бы она была счастлива.
Прежде всего лорд Бодон осыпал дочь подарками: меховым палантином, чтобы не мерзнуть в январскую стужу, изысканным расписным веером, чтобы не страдать от духоты в жарко натопленных комнатах, бесчисленным множеством книг и цветов, чтобы развлекать и радовать ее. А когда лорд преподнес Франческе ожерелье из совершенно одинаковых, искусно подобранных жемчужин, советуя надеть его во время первого выхода в свет, девушка не выдержала:
— Право, ты слишком добр ко мне, папа! Напрасно ты тратишь на меня столько денег!
— Дорогая моя девочка, этот жемчуг принадлежал твоей матери. Кому же еще я мог преподнести его? А что касается остального… — С лукавой усмешкой он продолжал: — Должен признаться, состояние Бодонов не идет ни в какое сравнение с богатствами Шелвудов, но тем не менее им не следует пренебрегать. Я вовсе не нищий, в чем, несомненно, тебя уверяла тетя.
— Но… мне говорили, что ты хотел жениться на тете Кассандре ради приданого!
— Это правда. Нам жилось бы гораздо удобнее, будь у твоей матери приданое. Но с тех пор прошло много лет. После смерти твоей матери я вел уединенную, тихую жизнь, и с годами состояние Бодонов возросло. У меня вполне достаточно средств, чтобы обеспечить своей дочери достойный светский сезон в Лондоне.
— В таком случае я смогу забыть об угрызениях совести. Твои подарки доставляют мне такую радость! Видишь ли, кроме мадам Элизабет, мне никто и никогда ничего не дарил.
— Ну, это дело поправимое: все изменится в ту же минуту, как ты войдешь в общество! Ручаюсь, твой путь будет усеян розами! И ты устанешь от знаков внимания.
— Какой же ты насмешник, папа! Нет уж, пусть все знаки внимания достанутся Лидии — в ее возрасте самое время радоваться им.
— Можно подумать, тебе от роду сто лет, Франческа! Двадцать пять лет — не так уж много.
— Слишком много, чтобы мечтать о романах. Как тебе известно, к такому времяпрепровождению я не стремлюсь.
— Детка, мне было сорок лет, я был неисправимым повесой, когда влюбился в твою мать! Но скажи мне… — Лорд Бодон помедлил. Он понимал, что вступает на зыбкую почву, но искушение стать поверенным сердечных тайн Франчески было слишком велико. — Ты когда-нибудь была влюблена?
Ответ прозвучал слишком быстро и уверенно, чтобы произвести убедительное впечатление.
— Влюблена? Нет!
— Даже в этого… Фредди?
Франческа была явно озадачена.
— В какого Фредди?.. Ах, вот ты о чем! Конечно, нет. Но откуда ты знаешь? От мадам Элизабет?
— Не вини ее. Я спросил, были ли у тебя друзья, и она упомянула о случае с Фредди. Похоже, она считает, что твоя тетя была несправедлива к тебе.
— Вот именно. Я уверяла тетю Кассандру, что по чистой случайности провела в его обществе не более пяти минут, но она не поверила. Вероятно, она была твердо убеждена в моей испорченности.
Лорд Бодон издал гневное восклицание, но Франческа продолжала:
— Не стоит волноваться, папа. Все давно в прошлом, но даже в то время меня мало заботили ее укоры. Гораздо хуже было выслушивать бесконечные проповеди мистера Чиззла.
— Почему же тебя не волновали укоры? — спросил он так мягко, что Франческа невольно забыла об осторожности.
— В то время для меня мало что имело значение.
— Неужели ты была настолько несчастна?
— Да.
— Почему, детка?
Франческа отошла от него к окну и долго смотрела вдаль. Затаив дыхание, отец наблюдал за ней. Если бы она доверилась ему!
Когда Франческа наконец заговорила, ее голос звучал бесстрастно и принужденно, слова вырывались из нее будто через силу.
