Маргарет Пембертон - Не уходи
На ней было платье, которого Дитер раньше не видел: облегающее, из черной шерсти, с длинными рукавами и вырезом под горло. Никаких ювелирных украшений, волосы зачесаны назад, собраны в узел и завязаны бархатной лентой. Лизетт выглядела просто потрясающе. У Дитера перехватило дыхание, но, оправившись, он спросил:
— Разве в Вальми есть кладбище?
— Да, а рядом со сторожкой есть маленькая часовня. Всех де Вальми всегда хоронили на их земле.
— А теперь здесь похоронят Поля Жильеса?
Лизетт вздрогнула, услышав гнев в голосе Дитера.
— Да, — ответила она.
Дитер не мог спокойно выносить ее близость.
— Ну и хороните его в Вальми! — крикнул он и быстро вышел из комнаты, охваченный злостью и ревностью.
Из Сент-Мари-де-Пон пришел священник, и Поля Жильеса похоронили на фамильном кладбище Вальми.
На следующий день Дитер велел шоферу остановить машину возле часовни и, сам не понимая зачем, направился к могиле Жильеса. Там он увидел только что посаженные цветы: голубые гиацинты, розовато-лиловый лунник и ярко-желтую форсайтию. Полуразрушенные стены часовни были закрыты глицинией, ломоносом, кустами дикой розы, и Дитер подумал, что летом дворик часовни будет напоен благоуханием. Здесь было так тихо, что Дитер слышал отдаленный шум моря и щебет птиц в буковой роще. Спустя много лет в этом месте похоронят Лизетт, ее детей и внуков. Майор вернулся к машине, неотступно терзаясь мыслями о Лизетт. Но все кончено. Да, у него помутился разум, но сейчас он опять здоров.
«Хорх» плавно затормозил на скалах Вьервиля. Дитер вышел из машины, ощутил под ногами влажную траву и устремил взгляд на море. Ла-Манш. Водная преграда, защищающая Англию. Прохладный западный ветер гнал волны на пляжи, покрытые галькой. Майор попытался сосредоточиться на своей главной задаче — обороне побережья и атлантическом валу, — но опять убедился, что не может выбросить из головы Лизетт, как многих ее предшественниц. На зрелого, опытного тридцатидвухлетнего мужчину внезапно, как удар грома, обрушилась безумная страсть, от которой ему не удавалось избавиться. Дитер нахмурился. Он не прощал слабости другим, значит, должен преодолеть ее в себе. Отныне Лизетт для него не существует.
* * *Лизетт спрятала банку с сухим молоком глубоко в буфет, туда, где стояли такие же банки. Там она не вызовет подозрений, не то что в ящике туалетного столика. После ухода Элизы отец решил, что проникнуть в охраняемую столовую невозможно, и Лизетт не пыталась разубедить его. Она сама со всем справится.
Нога уже почти зажила, и доктор Оже больше не появлялся в замке. Велосипед Лизетт починила сама, выпрямив молотком руль и вставив спицы в колесо. Наступил март, и в укрытых от ветров уголках сада зацвели тюльпаны. Лизетт подрезала розовые кусты, спиливала пораженные болезнями и замерзшие ветки деревьев, работала в саду до наступления сумерек. Это отвлекало ее от тяжелых, разрывающих сердце мыслей.
Дитера она видела редко, но, встречая его, тут же представляла себе окровавленные тела Поля и Андре со связанными за спиной руками. Дитер уезжал в Париж, в штаб-квартиру Роммеля в Ла-Рош-Гюйон, совершал инспекционные поездки. Но в его отсутствие оставалась такая же строгая охрана. Теперь часовые стояли и у дверей замка, поэтому никто не мог войти или выйти, минуя их. Лизетт оказалась узницей.
Дважды она ездила на велосипеде в Байе, и оба раза чувствовала, что за ней следят, поэтому не заходила в бар «Кандид». Выпив в уличном кафе рюмку анисовой настойки, она возвращалась домой. Элиза была права: Дитер что-то подозревал. Он выжидал, надеясь выйти через Лизетт на других участников Сопротивления, как будто ему было мало смерти Поля и Андре. Лизетт жаждала отомстить за них.
К тому времени как она добралась до Сент-Мари-де-Пон, нога разболелась так сильно, что девушка едва сдерживала слезы. Поездка и на этот раз оказалась бесплодной, однако Лизетт понимала, что должна установить контакт со связным, названным Элизой. Доехав до замка, она прислонила велосипед к стене возле кухни, прошла через пустынный нижний этаж и поднялась в свою спальню.
Было уже пять часов вечера. Мать, наверное, отдыхала, а отец совершал привычную прогулку. Мари предупредила, что пойдет навестить мадам Шамо, заболевшую бронхитом. Устав от очередной бесполезной поездки, Лизетт не раздеваясь легла в кровать и закрыла глаза. Она решила не наведываться в Байе до тех пор, пока не отснимет пленку. Внезапно в памяти Лизетт всплыло лицо Дитера, мужественное и заботливое. У нее возникло странное чувство полного единения с другим человеческим существом.
— Я люблю тебя, — прошептала она, — люблю тебя… люблю…
Под окном послышались торопливые шаги.
— Уезжаете в Кан, господин майор? — прозвучал голос лейтенанта Гальдера.
Лизетт открыла глаза. Ее прошиб пот. Значит, это был сон, а она-то уже поверила, что ужас больше не повторится, что Дитер обнял ее, поцеловал, вышел из комнаты… и не было никакого обыска в деревне, летчика не нашли и не арестовали.
— Да. Проведены дополнительные аресты. Если вторжение произойдет здесь, то местные маки должны быть первыми проинформированы об этом. Хочу сам послушать, что они говорят.
У Лизетт перехватило дыхание. Она не слишком хорошо владела немецким, но следующий вопрос поняла прекрасно.
— А что рассказал летчик, которого мы поймали в деревне?
— Как и можно было ожидать, он ничего не знает о местном Сопротивлении. Два дня назад его расстреляли. — Голос Дитера звучал равнодушно и казался Лизетт совершенно незнакомым и враждебным.
Лейтенант снова заговорил, но девушка больше ничего не услышала. Шаги офицеров затихли, а она уставилась в потолок, окаменев от боли.
Расстреляли. Как Поля и Андре. Интересно, английского летчика тоже застрелили в спину? Лизетт охватила дрожь. Ведь мысленно она уже отдалась Дитеру и даже сейчас, на каком-то примитивном, неконтролируемом уровне, принадлежала ему. К горлу ее подступил комок. Лизетт спустила ноги с кровати, борясь с тошнотой и ненавидя себя.
Значит, сейчас он едет в Кан. Его не будет часа два, а то и больше. Если уж она решила пробраться в главную столовую, делать это надо немедленно.
Но как? Лизетт после ухода Элизы ежедневно задавалась этим вопросом. Помочь ей мог только неизвестный Жан-Жак, но Лизетт не удалось установить с ним контакт. Значит, надо раздобыть ключ, а он есть у одного Дитера. Дубликата не было даже у часовых. Мучаясь от головной боли, Лизетт прижала пальцы к вискам. Став его любовницей, она получит возможность завладеть ключом. Ведь придется же ему снимать китель и галифе. Перед глазами Лизетт поплыли красные круги, она вскочила на ноги и отогнала эту мысль. Нет, она не станет его любовницей. Никогда, никогда, никогда!
