Джейн Фэйзер - Коршун и горлица (Орел и голубка)
А если им хотелось вместо учебы поиграть в конюшнях или в садах, то Бобдилу было достаточно попросить об этом мать. Теперь же весь его день был расписан по минутам. Вокруг него были только мужчины и он скучал по благоуханию, мягкости гарема и по матери, которая потчевала его фаршированными финиками, миндалем и апельсинами.
К его глазам внезапно прилили слезы и он всхлипнул. Если он заплачет, то отец рассердится и скажет, что он уже не маленький. Мать — та всегда вытирала ему слезы и целовала его. Слеза поползла по носу. Бобдил поспешно вытер ее, в тревоге взглянув на отца.
Абул видел слезу, но гораздо больше его смутил встревоженный взгляд сына. Не было причин, по которым мальчик должен был бы бояться его, но, по‑видимому, он все‑таки его боялся. Хотя Абул и старался обуздать свое нетерпение в тех случаях, когда мальчик проявлял удивительную тупость и жаловался на то, что не все получается так, как он хочет, но не всегда преуспевал в этом. И все же он не сделал ничего такого, что могло бы вызвать у мальчика страх, за исключением того, что отобрал его у матери.
Само по себе это было совершенно нормально и не должно было бы вызвать трудности. Мальчик вырос и не мог больше жить в гареме; он должен был научиться жить жизнью мужчин. Но Абул знал о существовании особо прочных связей между Айкой и ее сыном. Это беспокоило его, но он знал, что не сделал никаких попыток ослабить эти связи, пока не стало уже слишком поздно. Поначалу он думал, что когда придет время, он сможет исправить промахи в воспитании Бобдила, но все оказалось не так‑то просто. Материнское влияние на мальчика не уменьшилось, несмотря на то, что Абул ограничил время, которое они могли проводить вместе. Бобдил сумел разглядеть в этом только недоброту, в то время как ограничения эти были вызваны глубокой озабоченностью отца о том, чтобы приготовить сына к жизни в том мире, который его ожидал.
Повинуясь внутреннему порыву, Абул наклонился и вытер слезу с лица мальчика.
— Не плачь, Бобдил. День слишком хорош для математики, так что остаток его у тебя будет свободным.
Мальчик просиял, успокоив тем самым Абула, который уже начал думать, что видит в его глазах страх и враждебность. Бобдил вскочил и побежал к дверям.
Отец позвал его. — Куда ты идешь?
— К матери.
Исполненный сожаления, Абул покачал головой. — Нет, ты пойдешь к ней только вечером, Бобдил, ты ведь знаешь об этом.
Глаза мальчика погрустнели, затем в них опять появились страх и враждебность. Абул попробовал, как ни в чем не бывало, улыбнуться.
— Давай проведем день вместе. Ты не хочешь поохотиться на ястребов? Или поехать в горы?
Может быть, на рыбную ловлю?
Бобдил покачал головой и снова сел за стол.
Абул почувствовал, как в нем закипают злость и обида на мальчика. Когда его отец неожиданно предлагал ему это, он бывал на седьмом небе от счастья и теперь с радостью вспоминал каждую их совместную поездку. Неужели уже слишком поздно для того, чтобы наладить подобные взаимоотношения с Бобдилом? Но, задавая себе этот вопрос, он уже знал на него ответ.
Абул резко встал.
— Хорошо, если ты не хочешь отдыхать, то я могу порекомендовать тебе только продолжить учебу. Пожалуйста, вникни в те расчеты, которые предлагает тебе Ахмед. Я хотел бы, чтобы завтра ты уже не повторил тех же самых ошибок. — И он вышел из комнаты.
Бобдил сквозь слезы смотрел на колонку цифр, написанных на доске. Мать сказала, что отец поступил жестоко, разлучив их. Она сказала ему, что его отец — грубый человек и его нельзя злить, чтобы он не проявил еще большей жестокости. Калиф был в жизни Бобдила второстепенной фигурой до тех пор, пока его не забрали из гарема и не поместили в собственные апартаменты, Только здесь Бобдил почувствовал присутствие в его жизни отца. Все, что происходило с ним, происходило по его приказу. Он, и только он, принимал теперь решения, касающиеся его жизни, решения, делающие его жизнь невыносимой… Может быть, ею отец когда‑нибудь уедет в одно из своих путешествий и не вернется.
Его укололо чувство вины за то, что эта мысль пришла ему в голову. Но если отец все же уедет, то он, Бобдил, станет калифом, и не будет никого, кто скажет ему, что он может проводить с матерью только два часа в день. Ахмед Эбен снова стал объяснять ему и Бобдил постарался сосредоточиться.
Завтра он не должен повторить своих ошибок, он и так уже рассердил отца.
Абул шествовал по дворцу. Его обычная безмятежность была нарушена из‑за стычки с сыном.
Абулу было больно, но он был еще и зол, и злость его была направлена на Айку. Похоже на то, что она настраивает Бобдила против отца, каждый раз внушая ему страх и недоверие к нему. Единственный способ прекратить это — это полностью удалить мальчика от сферы влияния матери, но Абул страшился сделать такой решительный шаг.
Он вряд ли улучшит его отношения с сыном. Но почему Айка настраивает сына против отца? Ведь оба они, конечно же, должны понимать, что от подобных взаимоотношений не может выиграть никто — ни Айка, ни Бобдил, ни Абул. Или таким образом Айка добивается власти? Власти, которая в конце концов, позволит ей сделать нечто большее, нежели просто удалить неугодного советника.
Мысль эта, сама по себе неприятная, приводила Абула к еще более неприятному выводу. Если Айка — его внутренний враг, то ее следует удалить. Это не предвещало ничего хорошего, так как ее отец, всемогущий эмир, был настороже и готов был защищать интересы семьи. В то же время внутри Альгамбры также начались бы склоки и раздоры, не говоря уже о том, что потеря им равновесия не способствовала бы ясности его мыслей и, следовательно, повредила бы тем, кого он, как судья, должен был судить. Сегодня же, как на зло, был один из дней, когда он должен был надеть свою судейскую мантию. Абул вошел в небольшую мечеть, позволив душе успокоиться в этом месте.
Он должен найти путь к сердцу Бобдила и дать ему то, без чего человек не может достичь ничего — некий внутренний стержень. Он просто обязан сделать так, чтобы сын предстал перед миром не как комок нервов и эмоций, а как мужчина. Без этого он не сможет управлять не только другими, но и собой. Абул услышал шум, свидетельствующий о том, что кади, советники и защитники уже пришли на дневную сессию. Обновленный, с миром в душе, Абул Хассан вернулся к управлению королевством.
Сарита и султанша пришли, наконец, в башню.
Тревога Сариты рассеялась — так дружелюбна и открыта была с ней жена Абула. Девушка рассказала ей о жизни ее племени, умолчав все же о событиях, приведших ее в Альгамбру. Она не захотела говорить о Сандро — слишком сильно было ее горе, но в остальном поддалась очарованию султанши. Так как во дворце царила тишина, Сарита решила, что наступил час отдыха. Утренние работы по уборке были давно уже завершены, а дневные дела отложены до вечера.
