Лариса Черногорец - Крепостной княжич
— Никита, мой Никита! Любимый мой! — она обняла его и больше уже не отпускала, отвечая на его ласки и поцелуи, она была самой счастливой на свете. Он желал её всю, без остатка, и Даша отдавалась ему с не меньшим желанием, так, что у него не возникало сомнений, — она его действительно любит.
— Мы с тобой когда-нибудь будем просто спать? Даша сонно улыбнулась, когда Никита вновь под утро стал тормошить её и целовать.
— Только тогда, когда ты не будешь забывать меня кормить, — Никита рассмеялся и снова тихонько поцеловал её, — Спи! Спи моя любимая.
* * *Раннее утро разбудило Никиту пением жаворонка где-то совсем рядом. Приподнявшись с кровати, он смотрел на спящую Дашу. Спокойная, немного детская улыбка была на её лице. Он встал и переложил цветы ей на подушку. Немного привядшие ромашки и васильки, казалось, пахли еще сильнее. Одевшись, он прошел в кухню, где Марфа уже готовила завтрак.
— Никита, сынок, ты знаешь, как я люблю и тебя и Дарью. Только перестань ей голову морочить. Дворня вся болтает невесть что. Не дай господь до батюшки её дойдет! Приедет ведь уж скоро! Если что прознает про вас…
— Да с чего ты взяла, что между нами что-то происходит. Мы как брат и сестра, ты же знаешь!
— Да знаю я, знаю, вон светишься весь как рубль серебряный. И она хороша. В Европах там своих совсем стыд забыла. Нешто можно так!
В кухню вошла Наталья. Марфа улыбнулась ей приветливо:
— Дарья Дмитриевна приказывала разбудить на рассвете. Полиция приедет, не ровен час.
Наталья со всех ног бросилась в Дашину спальню. Постель на диване в каминной была нетронута. Догадки дворни о том, что у хозяйки роман с Никитой, по-видимому, были правдой. Она тихонько постучалась и вошла.
— Доброе утро, барышня.
— Мне сегодня надо быстро собраться, Наташенька, — Даша приветливо улыбнулась в ответ. Принеси воды горячей, да помоги одеться.
Через полчаса Даша сидела перед зеркалом в темно-синем дорожном костюме, оттененном кружевным воротником белой тончайшей блузы. Наталья причесывала длинные вьющиеся Дашины кудри, укладывая их в замысловатую косу с выбивающимися из неё локонами.
— Как здорово у тебя получается!
— На барских куклах училась, барышня. У прежних хозяев их великое множество было, а я все за ребятней ходила, вот и научилась, а потом они немку гувернантку взяли, а меня вот к вам…
— У тебя там семья осталась?
— Бабушка, старенькая совсем, да брат с семьей.
— Ты, если соскучишься, я тебя в гости отпускать к ним буду, только не бойся, говори, ладно?
— Видит бог, я такой доброй барышни не видала. Спасибо вам!
— Полно, Наташенька, не велико одолжение. Пойдем на кухню, завтракать.
— А разве вам, барышня, в столовой не накрывают?
— Вот папенька приедет — будем в столовой, а пока — я в кухне люблю, с Марфой, Порфирием, Никитой, — все веселее!
— Надо же! Барышня, а с простыми людьми не зазорно за стол садиться. Прежние хозяева так никогда не делали!
— У меня, Наташенька, на людей совсем другие взгляды. Люди все простые. Все под одним богом ходим, просто не все так считают! Я положением своим не кичусь, и людей люблю вообще, а не за то, что они знатны или богаты. Если человек добрый, то он для меня самый лучший. Чего не терплю, так это предательства. Вот так, Наташенька.
Ароматы пирога с курятиной и Калинихиного чая пробудили аппетит у всех присутствующих за столом. Даша с Натальей вошли в кухню, когда там, уже сидели Марфа с Порфирием, Адиль и Никита. Адиль с Никитой рассматривали кинжалы, подробно разбирая и обсуждая узоры на стали и боевые качества оружия. Оба были похожи на мальчишек, взлохмаченные, возбуждённые. Увидев Дарью, оба встали, расплывшись в улыбке. Марфа посмотрела на них и, вздохнув, покачав головой, про себя пробормотала:
— Ишь, распустили хвосты, павлины хуторские.
На столе появился пирог с курятиной, чашки с ароматным чаем, кувшин молока, сыр и варенье из земляники.
— Ешьте! Ешьте, мои хорошие! — Марфа резала пирог большими кусками и клала каждому на тарелку, — Не ровен час полиция приедет. Хорошо бы поймали шельмецов. Пусть расскажут, какого нечистого они весь этот кошмар у нас тут устроили. А вы, барышня, далеко ли собрались, одежда на вас дорожная!
Даша улыбнулась:
— Так ведь штанов у меня нет, а по лесу все сподручней в дорожном костюме, чем в бальном платье!
Никита рассмеялся:
— А вы бы, Дарья Дмитриевна велели, так я бы вам одолжил, у меня как раз запасные есть.
Марфа отвесила ему подзатыльник и тут же дала по лбу ложкой:
— Ты как с барышней разговариваешь, бесстыдник!
— Брось его, Марфа, он дело говорит, вдруг посерьезнев, Даша сказала:
— И правда, Никита, а найди мне мужскую одежду. В юбке в лесу ой как неудобно будет. А ведь я оттуда не уйду, пока Седого не разыщу.
— Да бог с вами, барышня, — Марфа заголосила, взявшись за голову руками, — да что вы такое говорите, какой лес? Какая мужская одежда! Боже, вот папенька то ваш узнает!
— А он не узнает! Ты ведь ему не скажешь. Придумала! Вели, пусть сейчас из людской ко мне посноровистей швею позовут, ну хоть ту, что форму на слуг подгоняла, у меня идея есть. А вы ешьте, ешьте, день тяжелый предстоит. Собери нам, Марфа с собой перекусить, да и для полицейских тоже что-то нужно придумать. Как приедут, скажи, чтобы ждали, без меня не ехали.
Даша стремглав унеслась наверх по лестнице. Со второго этажа послышался шум и треск. Через минуту она влетела в кухню.
— Вот, папенькины штаны для верховой езды!
Она держала в руках замшевые коричневые отделанные кожей добротные мужские брюки. Марфа охнув села на стул.
— Детонька, да они ж в пять раз шире и в два раза длиннее!
— Так я и прошу, пусть швея поторопится! Дел много! Надо успеть.
Такого шума и гама давненько не помнила дворня в поместье. Бабы метались между людской и барскими покоями. Марфа гоняла их взад и вперед, то за нитками, то за ножницами, то на кухню, греть утюги, то за чистым полотном, то за водой. Швея, взяв троих помощниц и обмеряв Дашу наскоро, отдавала им распоряжения, что- то метала, резала, отпаривала утюгами. Никита, удосужившись заглянуть тайком в Дашины покои, получил в лоб туфлей сквозь приоткрытую дверь от неё самой и по затылку от Марфы, которая уже видно рассталась с мыслью образумить непутевого, и надеялась соблюсти хоть какие то меры предосторожности при дворне. Поняв, что любопытство непосредственно угрожает его жизни, Никита потихоньку убрался. Через час Даша предстала перед домашними в белой тонкой блузе с кружевным воротником, коричневых, отороченных кожей брюках для верховой езды, подогнанных идеально по её точеной фигуре, и легкой коричневой замшевой куртке, наброшенной на плечи.
