Лариса Черногорец - Крепостной княжич
— Пойдем лучше к Калинихе, расспросим про Седого.
— Пойдем, раз уж мне тебя в постели не удержать. В голове не укладывается, как это Федька с Седым связан и вообще что произошло, почему с моим приездом связано столько всего. Правда, пойдем, спросим у Калинихи.
— Только придется мне тебя на руках нести, — Никита озорно подмигнул ей, вдруг где капкан какой стоит
— Ты готов ради меня пожертвовать своими ногами? — Даша засмеялась, на её щеках опять появились ямочки.
— Я и головой готов ради тебя пожертвовать, вот только не знаю, что ты со мной безголовым делать будешь? Чем я буду тебя тогда целовать? — Он склонился к её губам и тихонько поцеловал её.
— Нет, твоей головой я пожертвовать не готова.
Никита спустил её на пол, она обняла его за шею и, встав на цыпочки, погладила по щеке.
— Только не твоей головой! Пойдем, попробуем все-таки узнать что-нибудь.
Взявшись за руки, они вышли из особняка и направились к избе Калинихи. Дворня, перешептываясь, наблюдала за ними. Мужики завистливо поглядывали на Никиту, дескать, на короткой ноге с барышней. Бабы без умолку обсуждали в подробностях, что они думают по этому поводу. Блеск глаз Даши и счастливую улыбку Никиты невозможно было скрыть. Догадки строили все подряд, Марфе приходилось прикрикивать на дворню, чтобы глупости не болтали. Дескать, Никита с барышней с детства вместе росли, вот и радуются встрече после долгой разлуки, — они ж как брат и сестра! Новую прислугу Наталью пытали, как могли и бабы и мужики, чтобы она рассказала, что между этими двоими происходит, но она, помня о предупреждении Даши, молчала как рыба.
Калиниха сидела перед избою и перебирала веточки березы, определяя, с какой снять лист, а какую пустить на банный веник.
— Ну как вы, бабушка? Даша с Никитой подошли и сели рядышком на лавочке
— Милостью вашей, барышня, да доктора вашего, спасибо, ничего. Спасибо, что ногу то не дали отрезать, как я без ноги- то, вот, видишь, костыль мне знатный справили.
— Повязку мне вам надо сменить!
— Ой, об этом даже не заботьтесь барышня, я ведь не первый год народ врачую, а уж саму себя тем более. И повязку сменила, и мазь приложила, и травы заварила, через недельку буду как новенькая!
— Рановато вам через недельку! Вам месяц на ногу наступать нельзя!
— А я и не наступаю — вон костыль на что?! Пойдемте в избу, отварчику моего отведаете. Я вам сейчас такого чаю приготовлю!
Даша с Никитой вошли вслед за Калинихой. Та усадила их за стол и налила в кружки чаю. Аромат шел необыкновенный. Такого чая Даша не пробовала никогда.
— Нравится, барышня? Я Марфе дам, пусть вас поит почаще, здоровья прибавится. Вижу я, узнать что-то хотите.
— Я тебе сейчас все расскажу, — Никита подсел к ней поближе, — а ты сама решишь, что с чем тут вяжется, мы с Дашей совсем запутались.
Никита в подробностях рассказал Калинихе про волка, про телегу, камень в рушнике, про гадюку и выстрелы в поле.
— А теперь вот еще и капкан, в который ты попалась. Мальчишка сказал, что Седой ему пистолет дал. Про убийство лепетал что-то, Федька вообще спьяну болтал, чтобы Даша у папеньки спросила, отчего все беды её…
— Ну и спросила бы у папеньки! — голос от двери заставил сидящих в избе обернуться. На пороге стояла мать Федора. Лицо было бледным, губы сжаты.
— Что подружка! Гостей принимаешь, прошипела женщина. Сына моего извели, а ты их чаем потчуешь!
— А ты остынь, остынь, говорю, сядь да скажи толком. Дарья Дмитриевна причем, и зачем твой Федька ей козни строил. Недаром же они его в полицию сдать хотели. Натворил делов!
— Да еще неизвестно кто кого первым изведет! — вмешался Никита, — Сбежал ваш Федька, завтра полиция лес будет прочесывать, искать и его и Седого. Вы б лучше рассказали нам все, если и виноваты, так хоть знать в чем!
— Да в чем вы там виноваты! — Надломилась разом мать Федора, охнув, опустилась на скамейку и залилась слезами, — Один он у меня кровиночка. Он ведь, барышня на год всего старше вас! Батюшка ваш, Дмитрий Алексеевич, сильно то с нами не церемонился, почитай полдеревни на его счету, а родить только мне досталось. От него Федька то! Брат он вам по отцу! — женщина зарыдала в голос. — Батюшка ваш сначала продать нас хотел, а потом вы родились, он и думать про нас забыл. Я хворала, Седой меня выходил, Федечку растил, во всем ему помогал, всему его учил, за отца ему был. Когда Федечка подрос, Дмитрий Алексеевич его на конюшни поставил, а полтора года назад, когда на неделю приезжал, так и назначил главным, и жалованье ему положил, я думала — забылось все, а оно вона как! Федьке то всего мало! Он думал отец его признает! Сначала любил его без памяти, а подрос- возненавидел его всем сердцем. И вас вместе с ним!
Женщина поднялась со скамьи и, всхлипывая, вышла из избы. Даша, оторопев, сидела, глядя на Калиниху. Никита обхватил голову руками.
— А причем тут Седой! Так значит он все это из-за Федьки, так что ли?
— Да нет! У Седого там своя история, — Калиниха придвинулась поближе к Никите, только я её не знаю, Федькина дурь вся от него идет, годами взращена, а что уж там Седой задумал…
— Кажется, я знаю, — голос Даши раздался тихо и будто издалека. Он меня тогда Машей назвал — с маменькой перепутал. Он знал мою маменьку. Мне надо найти его. Никита, слышишь, пойдем в лес, — она обернулась к Калинихе, — покажи нам, где его искать!
— Если он сам не захочет его никто не найдет. Он лес знает, как свои пять пальцев. Я бы отвела к его избушке, да ведь сами видите — нога не пускает, уж потерпите, пока заживет.
— Ну, ничего, — Даша обернулась к Никите, — Я завтра с полицейскими пойду, я узнаю, в чем дело.
Никита обнял её за плечи и улыбнулся:
— Какая храбрая девочка! Возьми меня с собой, храбрая девочка!
— А что мне за это будет? — настала очередь Даши смеяться, — я выкуп дорогой возьму! — оба вышли из избушки Калинихи и в темноте направились по тропинке к дому.
— Да у меня кроме сердца моего и крепких рук и нет ничего.
Никита довел её до особняка и подождал, пока Наталья поможет ей приготовиться ко сну и в её окне погаснет свеча. Пробравшись по темной аллейке, он бегом кинулся к лугу. Луна ярко освещала поляну, он рвал васильки и ромашки и складывал в букет. Подкравшись к подоконнику, он положил на него сорванные цветы. Затем зашел в особняк и закрыл на засов входную дверь. В маленькой каминной было тихо. Он запер дверь на ключ. Марфа оставила на столике поднос с графином вина, сыром, хлебом и яблоками. Он вспомнил, что так и не успел сегодня толком поесть. Толкнув Дашину дверь, он убедился, что она открыта. Даша заснула, ее волосы разметались по подушке. Раздевшись, он лег рядом с ней и поцеловал её спящую. Она открыла глаза:
