Валери Кинг - Любовное состязание
Тут Эммелайн опять лишилась дара речи.
С тех пор, как этот господин появился в Фэйрфеллз, она не знала ни минуты покоя. Она была готова к обидным замечаниям, к высокомерному и вызывающему поведению, даже к колкостям, но только не к любезности и доброте.
— Вы сказали, что восхищаетесь мною, милорд? — уточнила она с кокетливым смешком, не в силах поверить, что это она, Эммелайн Пенрит, стоит на дорожке в поздний час в обществе самого неприятного из всех своих знакомых и выслушивает от него комплименты.
— Вам не следовало этого делать!
— Чего именно? — спросила Эммелайн, приходя в замешательство, потому что Конистан шагнул вперед и схватил ее за локоть, сжав его, словно тисками.
— Сэр! — воскликнула она, пораженная такой фамильярностью. — Что все это значит? Что вы себе позволяете?
Он не ответил ни на один из ее вопросов.
— Знаете, у вас есть одно совершенно неотразимое свойство: ваш голос звучит напевно. Я не перестаю восхищаться им с той самой минуты, как впервые появился здесь. Мне, конечно, следовало обратить на это внимание еще в Лондоне, но — увы! — всякий раз, когда мне случалось находиться в вашем обществе, вы напускали на себя неприступный вид. Стоило мне только взглянуть на вас, и в каждом вашем слове, обращенном ко мне, неизменно звучали ехидные нотки.
Ей бы следовало разозлиться, услыхав такую речь, но его глубокий, волнующий голос звучал очень тихо, и с каждым словом он подходил к ней все ближе и ближе, так что она оказалась совершенно сбитой с толку.
Все эти маневры должны были бы насторожить ее, заставить, быть может, призвать на помощь кого-нибудь из слуг, чтобы как-то освободиться от его ухаживаний, но решимость противостоять Конистану покинула душу Эммелайн в ту самую минуту, когда она услыхала: «Ваш голос звучит напевно».
Поймав и второй ее локоть, Конистан притянул девушку к себе совсем-совсем близко.
— В вашем голосе журчит смех, он перекатывается от слова к слову, как маленькое эхо, особенно когда вы пытаетесь поддеть меня. Я очарован, — Эммелайн уже ощущала его дыхание у себя на лице, — до глубины души, я полон неудержимого желания сорвать с ваших губ и унести с собой хоть толику излучаемой вами радости. Вот почему я сказал, что вам не следовало этого делать! Вы оказались в невыгодном положении, оставшись со мной наедине; теперь я не в силах устоять перед соблазном и собираюсь использовать свое преимущество, чтобы украсть у вас поцелуй, хотя и понимаю, что мне бы следовало воздержаться.
Когда его губы коснулись ее губ в нежнейшем из поцелуев, Эммелайн поняла, что ее первоначальное намерение — со всей силой наступить ему на ногу и потребовать, чтобы он убирался подальше со своими приставаниями — ни к чему бы не привело. Ее еще ни разу в жизни и никто не целовал, прикосновение губ Конистана просто не подлежало сравнению с чем бы то ни было. Каким нежным и мягким было это прикосновение, какие чувства оно пробуждало! Нечто подобное она ощущала всякий раз, когда ее посещали воспоминания о самых счастливых мгновениях ее жизни, например, о том, как чудесно было держать за руку мамочку, когда они впервые отправились вместе в цыганский табор, или танцевать с папочкой на выпускном балу, или гулять по полю, усыпанному весенними одуванчиками, и видеть, как ей кивают, качаясь на ветру, их веселые желтые головки. Новизна впечатления глубоко запала ей в сердце, разрушая возведенные вокруг него крепостные стены, подтачивая ее решимость никогда не вступать в брак. Если это и есть одна из радостей замужества, подумала Эммелайн, сколь многого ей предстоит лишиться!
Ночной ветерок подхватил ее золотистые локоны и заиграл концами шали, отделанными бахромой с кисточками, щекоча ее оголенные руки. Казалось, ее затягивает водоворот головокружительных, запретных ощущений, перевернувших все ее мысли и всякие представления о приличиях. Каким-то ей самой неведомым образом Эммелайн оказалась в объятиях Конистана, он крепко прижал ее к себе. Его губы продолжали ласкать ее, вновь и вновь касаясь ее губ. Ей вспомнилось, как они танцевали вальс в Лондоне, когда их шаги и все движения слились воедино, плавно перетекая друг в друга. Она прижалась к нему самым нескромным образом, наслаждаясь его объятиями. Мысли мчались бешеным галопом и в то же время оставались в одной точке, все ее внимание было поглощено движением его губ, скользивших поверх ее собственных. Какая-то часть ее души стремилась стряхнуть наваждение, другая же отчаянно желала продолжить запретный поцелуй до бесконечности. Ее охватило страстное нетерпение, какая-то ненасытная, неистовая жажда сжигала ее изнутри, и Эммелайн ничуть не удивилась, ощутив, как страх поднимается и растет у нее в душе громадной океанской волной, готовой вот-вот обрушиться на берег. Волна страха захлестнула и накрыла волну жажды: сама не сознавая, что делает, она вырвалась из объятий Конистана и стремительно отвернулась от него, подавив в груди крик ужаса.
Эммелайн; отвернулась, но виконт поймал ее прежде, чем она успела убежать.
— Что с вами, Эммелайн? — спросил он. — Я испугал вас? Сделал вам больно?
Конистан тоже казался смущенным, но не таким растерянным, как она.
— Я вовсе не хотел застать вас врасплох, — его голос звучал искренне. — Я просто поддался очарованию минуты. Прошу, вас поверить и простить меня! Я позабыл обо всем, держа вас в и объятиях.
Опять он подхватил ее под руку, и Эммелайн была ему за это благодарна. Неужели ее ноги все еще касаются земли? Она не была в этом уверена. Бросив взгляд на едва освещенное светом звезд лицо Конистана, она увидела, что он смотрит на нее встревоженно, без тени насмешки.
— Вам больно? — повторил он.
Когда ее онемевшие члены наконец вновь обрели способность двигаться, а царивший в мыслях хаос сменился относительной ясностью, Эммелайн отрицательно покачала головой.
— Со мной все в порядке, — прошептала она. — По крайней мере… Сэр! Вы на всех женщин, с которыми начинаете заигрывать, воздействуете подобным образом? Мне едва удается связать две мысли воедино! Ваши способности воистину вызывают изумление.
Она старалась говорить легкомысленным тоном, стремясь шуткой развеять очарование минуты, но Конистан не поддержал ее игру.
— Я не заигрываю с добродетельными молодыми особами, — воскликнул он. — Я лишь хотел запечатлеть невинный поцелуй на ваших губах… в виде приветствия. Клянусь вам, это все, что входило в мои намерения! И если этот поцелуй превратился в нечто большее, я не знаю, как это объяснить, но прошу вас принять мои извинения.
Эммелайн расслышала искреннюю нотку в его голосе и вновь ощутила терзающий сердце страх.
