Жаннетта Беньи - Флорентийка и султан
Тебя сковывает именно то, что помогает птицам расправить крылья, а рыбам свободно двигаться. Ведь ты зависишь от того самого воздуха, который колеблешь своим дыханием, от той самой воды, которую можешь зачерпнуть.
Один глоток этой соленой влаги может вызвать лишь гримасу отвращения, а волна той же самой воды может убить.
Шторм внезапно изменил направление. Сейчас ветер дул прямо в корму каравелле. Влекомая этим воздушным течением она еще стремительнее понеслась по волнам.
Фьора снова испугалась, решив, что теперь-то их уж, наверняка, унесет куда-то далеко-далеко.
Но это была лишь очередная забава моря, того необъятного моря, которому свойственны все черты хищника. Оно то выпускает острые когти, то прячет их в бархатных лапах. Иногда буря топит судно походя, на скорую руку, иногда, как будто тщательно обдумывает кораблекрушение, лелеет каждую мелочь. У моря времени предостаточно, в этом не раз убеждались его жертвы.
И вдруг Фьора вздохнула с облегчением. Ураган внезапно утих.
Ни северного, ни южного ветра не было уже и в помине, смолк бешеный вой бури. Без всякого перехода, без малейшего ослабления смерч в одно мгновение куда-то исчез, точно провалился в бездну.
Но волны еще некоторое время после затишья продолжали бушевать.
Уже несколько минут спустя вокруг каравеллы простиралась бесконечная пелена вяло вздымавшихся вод. Вода казалась вздрагивающим жидким свинцом. Слышался только легкий шум ветра.
Однако полумрак не рассеивался.
Одно можно было сказать смело – каравелла «Санта-Маддалена» была спасена.
ГЛАВА 5
О путешествии сеньоры Фьоры Бельтрами и сеньора Паоло Гвиччардини в Египет лучше всего расскажут страницы ее дневника.
Фьора начала вести его сразу же после выхода флотилии итальянских кораблей из Генуи. Мы прочтем лишь те страницы, которые посвящены Африке.
Около шести часов вечера наш обед на борту каравеллы «Санта-Маддалена», на которой плыли в Египет сеньор Гвиччардини и я, был прерван криками: «Земля! Земля!»
Мы тотчас же поднялись на палубу и приветствовали древнюю землю Птолемеев, освещенную последними лучами заходящего солнца.
Наш путь по Средиземному морю после ужасной бури, разразившейся несколько недель назад, протекал спокойно и без особых происшествий. К сожалению, мы потеряли связь с другими кораблями флотилии, и в Египет нашей каравелле пришлось добираться в одиночку.
Однако, капитан Манорини оказался опытным моряком и, отказавшись от прежнего намерения зайти в Тунис и отправиться в Египет вдоль береговой линии, мы сделали остановку на Мальте, где нас радушно встретили рыцари ордена госпитальеров.
После однодневной задержки мы вышли в море, и при попутном ветре очень быстро преодолели расстояние до Египта.
Александрия стоит на песчаном берегу. Длинная золотая лента тянется вдоль самой кромки воды.
Слева, подобно огромному рогу полумесяца, в море вдается длинный красивый мыс. Неподалеку возвышаются колонна Помпея и игла Клеопатры – все, что осталось от города Александра Македонского. Я читала о нем у многих историков – Страбона, Плутарха, и вот теперь, наконец, увидела эту жемчужину Востока своими глазами.
Сеньор Гвиччардини показал мне на неказистое здание, стоящее между этими памятниками рядом с пальмовой рощей.
– Это дворец александрийского паши,– сказал он.
А сама Александрия, это древняя владычица старого Египта, скрывается за барханами пустыни, словно скалистый остров в песчаном море.
Все это одно за другим, как по волшебству, поднималось из воды по мере того, как наше судно приближалось к берегу.
Наконец, на исходе дивного дня при безмятежном море, когда горизонт озарен всполохами заходящего солнца, а вокруг слышны радостные крики матросов, мы увидели перед собой эту древнюю, голую и выжженную солнцем землю.
Я едва не потеряла рассудок при виде этого берега, не похожего ни на один знакомый мне пейзаж.
Я попросила сеньора Паоло побыстрее приготовиться к высадке на берег, но капитан Манорини попросил нас не делать этого.
Ночь, наступающая на Востоке очень быстро, приглушила яркие краски дня, и с последними отблесками света мы увидели, как пенятся серебряными брызгами волны, разбиваясь о гряду рифов, почти полностью закрывающую вход в порт. Было бы крайне неосмотрительно пытаться подойти туда даже с лоцманом-турком. Да и найти их сейчас с наступлением темноты было трудно.
Итак, следовало набраться терпения и дожидаться утра.
Сеньор Гвиччардини, который не в первый раз был на Ближнем Востоке, отправился к себе в каюту и спокойно уснул.
Я же ни на минуту не сомкнула глаз. Несколько раз за ночь я поднималась на палубу, надеясь хоть что-то разглядеть при свете звезд.
Но на берегу не было видно ни огонька, и из города не доносилось ни единого звука. Казалось, что мы находились в открытом море, далеко от берега.
Наконец, наступил рассвет. Желтая дымка затянула весь горизонт, и догадаться о том, где находился берег, можно было лишь по длинному ряду стоявших на рейде кораблей со странного вида парусами.
Вначале я не обратила на это внимание. Однако потом один из матросов объяснил мне, что на турецких и мавританских кораблях паруса косые, в виде треугольника.
Потом мы медленно двинулись по направлению к порту, и постепенно дымчатая завеса, покрывавшая город, становились все прозрачнее. И, словно через легкую воздушную ткань, мы увидели вчерашний пейзаж.
Мы находились уже в нескольких сотнях метров от прибрежных рифов, когда, наконец, появился наш лоцман с четырьмя гребцами. Они приплыли на лодке, на ее носу были нарисованы два больших глаза. Казалось, что они смотрят прямо в море, стараясь разглядеть самые невидимые подводные камни.
Лоцман был первым встреченным мною турком. Не могу сказать, что он своим видом тут же рассеял все мои страхи, однако, внешность его была очень любопытна: с окладистой бородой, в ярких просторных одеждах, со степенными, неторопливыми движениями. Его сопровождали невольники.
Подойдя на лодке к нашему судну, турок величественно поднялся ПО трапу и приветствовал, скрестив руки на груди, капитана Манорини. Наверное, он выделил его среди других по одежде. Затем он направился к штурвалу и занял место нашего рулевого.
Я испытывала, такое гигантское любопытство, что вместе с Леонардой последовала за ним и не спускала с него глаз.
Несколько минут спустя, его лицо исказила такая ужасная гримаса, как будто у него в горле застряла кость. Наверное, он испытал неловкость от любопытства путешественника, который пересек огромное море, чтобы взглянуть на прежде невиданные страны и совершенно незнакомых людей, и который широко открытыми глазами смотрит на них.
