Жанна Монтегю - Укрощенная любовью
– Хорошо, миледи! Я передам это. Не беспокойтесь! – крикнула она, пригнувшись, чтобы уклониться от подушки, которая в нее полетела.
Беренис откинулась на спину, гнев ее внезапно угас. Она знала, что в душе Далси очень добра, но не могла смириться с мыслью, что наступила последняя ночь ее благословенного уединения. Совсем скоро Себастьян сможет войти в ее спальню, когда ему вздумается, овладеть ею независимо от ее желания, зачать в ее утробе детей, вынашивать которых она не имела ни малейшего желания из-за ненависти к нему. Будь он проклят! «О Перегрин, где же ты, – горевала она, больше не в силах бороться с отчаянием. – Ну почему ты не выручил меня из этого ужасного положения?»
Она твердо решила отказать Себастьяну в осуществлении супружеских прав. Это казалось единственным выходом. Предстояло преодолеть так много препятствий, чтобы они с Перегрином нашли счастье и покой в объятиях друг друга – почти непреодолимых препятствий, которые потребуют от них смелости и находчивости.
Слезы скатывались по виску и исчезали в волосах, когда огромная волна одиночества и беспомощности накатила на Беренис. Даже Шеба покинула свою хозяйку – ее корзинка была пустой и заброшенной. Беренис отдала ее Люсинде, полагая, что изнеженная маленькая собачка будет несчастна в Америке, как и она сама. Она заплакала навзрыд. Будущее нависло над ней подобно грозовой туче.
Слезы невесты, думала она, пряча лицо в подушках. Непременно дурное предзнаменование?..
Далси, и без того изобретательная, в совершенстве овладела искусством незамеченной проскользнуть к гроту после наступления темноты. Для нее, выросшей на улице и с детства привыкшей рассчитывать лишь на саму себя, не составляло большого труда осторожно пробраться мимо сторожей, открыть замок шпилькой (если понадобится), на цыпочках прокрасться через террасу и, держась в тени, пересечь лужайку. Сегодня вечером проделать все это оказалось значительно легче, потому что все были поглощены свадебными приготовлениями – слуги чистили серебро, дворецкий был занят важной работой в винном погребе, экономка суетилась, приготавливая белье, цветы – словом, все необходимое для приема гостей.
Далси бежала по тропинке, ведущей к храму, намереваясь выполнить поручение как можно быстрее, чтобы поскорее лечь спать. Завтра будет напряженный день, и ей предстояло встать в шесть часов утра. Она поднялась по ступеням, отыскала тщательно скрытое от глаз отверстие возле входа – щель, спрятанную за камнем, и просунула записку внутрь. Проделав все это, она была уже на полпути к дому, когда заметила чью-то тень, прячущуюся в темноте деревьев почти у самой тропинки.
Далси было не занимать храбрости. Вот и сейчас она сжала кулаки и повернулась лицом в сторону того, кто скрывался во тьме.
– Кто здесь? – крикнула она. – Не пытайтесь прятаться! Я вижу вас. Выходите!
Когда фигура шагнула в полосу лунного света, девушка увидела, что это высокий мужчина; что-то смутно знакомое было в очертаниях его фигуры. Когда он заговорил, Далси гневно выпрямилась, но тут же успокоилась, что это все-таки не разбойник.
– Мисс Далси, это я, Квико, слуга графа! – сказал он глубоким голосом с сильным акцентом.
– Что вы здесь делаете?
«О Боже, неужели он следил за мной»? – думала она. Но нет, конечно, нет! Они были сейчас в саду, почти рядом с домом, далеко от грота.
– Я люблю прогуливаться ночью. Дома мы с хозяином часто охотимся перед заходом солнца.
Он бесшумно подошел ближе, двигаясь с пугающей быстротой, словно сам был частью тени, сотканной из темноты. Далси затрепетала от страха. Она часто видела его бродящим вокруг дома, он появлялся неожиданно, пугая других слуг, которые не доверяли ему. Человек графа – индеец! Говорили, он преспокойно отсечет голову томагавком, как только посмотрит на тебя!
Сейчас, при свете луны, Далси уставилась в это узкое, неулыбчивое лицо с широкими плоскими скулами и орлиным носом. Казалось, его черные глаза видели ее насквозь. Он был одет в сюртук из тонкого черного полотна; густые, прямые, иссиня-черные волосы были схвачены сзади лентой. И все же среди тихих ночных шорохов она могла ясно представить его с перьями и раскрашенной кожей.
Далси напряглась и решила вести себя вызывающе:
– Ну что ж, Квико, если вам нравятся прогулки ночью, то мне тоже! Поэтому я здесь дышу воздухом, так что мне, пожалуй, пора…
Она двинулась в направлении задней двери, и, увидев, что он не отстает ни на шаг, разозлилась. Далси остановилась так резко, что они чуть не столкнулись, и став руки в боки, крикнула:
– Вы что, не можете оставить меня в покое? Он был похож на крепкую стену. Лицо индейца мерцало во мраке, когда он твердо ответил:
– Вы одинокая женщина. Я пойду с вами и прослежу, чтобы ничего не случилось.
Далси гневно топнула ногой:
– Я сама могу о себе позаботиться! Твой медный лоб в состоянии это понять? – И она двинулась вперед, а он снова последовал за ней.
Издав вопль негодования, она бросила на него последний свирепый взгляд, вбежала в дом и громко хлопнула дверью.
С раннего утра Беренис была окружена женщинами, привлеченными к торжественному, почти ритуальному обряду наряжания невесты. Когда они закончили, Беренис некоторое время стояла перед зеркалом, с трудом узнавая себя и находя в этом мало утешительного. Это было равносильно тому, чтобы надеть на костюмированный бал маскарадный костюм и маску и позволить себе говорить и делать все, что невозможно говорить или делать без них.
Графиня Лажуниссе пока еще не существовала, но отражающаяся в зеркале девушка уже не была и леди Беренис Росситер. Очень скоро она превратится в эту безупречно одетую, бесчувственную незнакомку.
Ее слуги, тем не менее, были в восторге от предстоящего прекрасного спектакля, потому что Беренис воплощала мечту каждой женщины о том, как должна выглядеть невеста. Ее шелковое платье цвета слоновой кости было украшено серебряной вышивкой и расшито по кайме жемчугом. У этого наряда было глубокое декольте, крошечные рукава и высокая талия, стянутая прямо под грудью. Белые лайковые перчатки доходили до локтей, темные локоны, окутанные прозрачным облаком длинной фаты, венчались сверху бриллиантовой диадемой. Садясь в карету, Беренис накинула песцовую пелерину, подарок Себастьяна, но у портика церкви сняла ее, передав Далси. Неся букет апельсиновых цветов из теплиц Стреттон Корта, она вошла в церковь, сопровождаемая дочерьми леди Чард – восторженными, хотя и немного неуклюжими подружками невесты – и толпой юных родственников, выступающих в роли пажей и цветочниц.
Гости маркиза были так причудливо разодеты, что их наряды вполне могли сойти за маскарадные костюмы. Беренис нашла утешение в этой мысли; это было похоже на то, как если бы вся эта церемония, на которой она присутствовала с таким нежеланием, была не более, чем нелепым представлением, игрой в шарады. Собрание кашляло и шаркало ногами, но вот звуки органной музыки стали громче, и все глаза устремились на Беренис, когда она пошла вдоль прохода, опираясь на руку отца. Лицо ее было бледным, глаза, словно голубые сапфиры, сверкали сквозь прозрачную фату. Она напоминала поразительно прекрасную статую, холодную и безответную. На самом же деле она сознательно отрешилась от всех мыслей и чувств, понимая, что это единственный способ пройти через предстоящую пытку. Скоро отец вручит ее судьбу тому иностранцу, чью высокую, прямую спину она могла видеть, пока он ожидал ее перед алтарем.
