Анна Рэндол - Тайна ее поцелуя
А вот Мари вчера узнала об этом. Но она даже не поморщилась от вспышки его ярости; она взяла другой его нож и при необходимости непременно воспользовалась бы им.
— Мари намного лучше любой из женщин, — неожиданно добавил Беннет.
— В самом деле? Но в ней нет ничего особенного… А ее отца богатым не назовешь. К тому же она резкая и вспыльчивая. И не слишком умная.
«Эти слова — тактическая уловка. Паша хочет, чтобы я разговорился», — понял Беннет. И все же он не мог сдержаться и не ответить на обидные слова.
— Нет-нет, у Мари…
— Если вы собираетесь упомянуть ее глаза, не тратьте силы, — перебил Исад. — Глаза Мари вдохновляют лишь на комплимент, а не на серьезный роман. Почему вы выбрали ее?
— Мари переполняет такая радость жизни, какой я не встречал ни у одной из женщин, — тотчас же ответил Беннет.
Паша попыхивал своей трубкой.
— Вы, майор, или мудрец… или просто очень умный человек. Я еще не решил, кто именно.
— Возможно, я и то и другое.
— Да, возможно. — Паша помолчал. — Я подозреваю, что большинство мужчин использовали бы Мари, чтобы подобраться ко мне. Но вы ведь не собираетесь здесь оставаться, не так ли?
— Верно, не собираюсь. После посещения кузена и осмотра достопримечательностей Константинополя я намерен вернуться домой.
— Мари знает о ваших планах?
Беннет кивнул:
— Я ей объяснил, что после этого визита вернусь в Англию.
— А она согласна ехать вместе с вами?
Беннет пожал плечами:
— Пока не знаю. Я еще ее не спрашивал.
— Но как же вы намерены с ней обращаться? Я не позволю обижать ее.
Эти слова не звучали как угроза, но в них слышалась спокойная уверенность человека, не сомневающегося в своей власти.
Беннет пошевелился в своем кресле.
— Поверьте, я буду оберегать ее.
Паша положил локти на стол.
— Даже от себя самого?
Мари с Ашиллой подошли к дому, и Селим распахнул перед ними дверь. Когда они вошли, он спросил:
— А разве майор не с вами?
Мари покачала головой:
— Нет, но он вернется через несколько часов, чтобы отвезти меня и моего отца на суаре к послу.
— Ему можно доверять? — спросил Селим.
— Да, — ответила Мари не задумываясь.
И этот ответ ей подсказала интуиция.
Она все еще не могла определить характер их отношений, но была уверена: Беннет заслуживал доверия. И ведь даже Исад не находил в нем ничего недостойного; они с Беннетом смеялись и шутили, когда выходили из его кабинета.
Скрестив руки на груди, Ашилла встала прямо перед Селимом.
— Я вчера пыталась рассказать тебе о нем.
Щеки дворецкого вспыхнули, и он отвел глаза.
— Я не сплетничаю о своих хозяевах. А если сплетничать, то можно потерять доверие и лишиться работы.
Он поклонился и ушел.
— Майор тебе не хозяин! — крикнула Атилла ему вслед, но Селим не обернулся.
Когда они подошли к женской половине, Мари спросила:
— Что же происходит между тобой и Селимом?
Ашилла посмотрела на нее, нахмурившись.
— Ничего особенного не происходит. Правда, сегодня утром он слишком долго держал мою руку, но все это глупости. Чего можно ожидать от грязного турка?
— Грязного? — удивилась Мари.
— Нет, конечно. — Ашилла вздохнула. — Но это едва ли имеет значение…
— Он отказал тебе?
— Да, да, да! Может, это звучит самонадеянно, но я знаю, что его влечет ко мне. А когда я пыталась поговорить с ним, то как будто онемела.
У Мари не нашлось ни слова утешения. Селим был человеком твердых убеждений. Совсем как тот, другой упрямец.
Помолчав, Мари сказала:
— Я, наверное, пойду в сад.
— Да, хорошо. А потом я должна подготовить вас к вечеру. Может, сегодня красное, шелковое?
Мари задумалась. Ведь это платье она намеренно убрала в глубину шкафа — на то имелись причины.
— Знаешь, я не…
— Гости посла захотят узнать, чем вы привлекли внимание майора, — перебила горничная.
— И вот такое объяснение мы им предоставим? Это платье?..
Ашилла усмехнулась, однако промолчала. А Мари снова задумалась. И мысль о том, что Беннет увидит ее в этом платье, воодушевила ее. Он дал понять, что больше не будет ее целовать. А может, она заставит его забыть об этом решении? Он же заставил ее согласиться на очередное задание… Что ж, вот и она заставит его изменить своему слову. И красное платье прекрасно подойдет для начала.
— Хорошо, Ашилла, надену красное.
Мари ускользнула в свою комнату и достала записную книжку Беннета из того местечка, где хранила принадлежности для рисования. Может, ей следовало сказать ему, что книжка у нее? Но он же выбросил ее… Значит, не имел теперь на книжку никаких прав — что бы с ней ни случилось.
Быстро пролистав записную книжку майора, Мари все же решила сказать ему, что книжка у нее.
Через несколько минут она вошла в огороженный стеной сад. Хотя он был намного меньше, чем сад Исада, зелень и тут источала волны чудесных ароматов, которые тотчас успокоили Мари. Поглаживая пальцами потертый корешок книжки Беннета, она устроилась на скамье и задумалась…
В записной книжке действительно были стихи — как Беннет и сказал. Но конечно же, стихи не его собственные. Ведь его представление о поэзии — это, вероятно, перечень приказов, которые он намеревался выполнить.
Мари снова раскрыла книгу, разгладив первую страницу, тихо зашуршавшую под ее ладонью. Затем осмотрелась, чтобы убедиться, что она в саду одна. И принялась читать.
Глубокий вздох, и юноша упал.
И красные цветы к его груди прижаты.
Но вот бросается к нему солдат,
Чтобы взять знамя из руки, по-прежнему его сжимавшей,
Пусть даже ей его уже не удержать.
Мари вздрогнула; в ее ушах громко стучало ее сердце.
Поэма являлась сочинением самого Беннета — в том не могло быть сомнений.
Она захлопнула книжку и с трудом перевела дыхание; ей казалось, что в этих стихах открывалась душа Беннета.
Она снова дрожащими пальцами раскрыла книгу и прижала ее к груди. Затем вновь принялась читать. Минуту спустя провела пальцем по размазанным чернилам и вздохнула.
Оказалось, что Беннет писал не так, как она ожидала, — не аккуратными ровными строчками. Почерку него был размашистый, с наклоном; причем многие слова были зачеркнуты, безжалостно уничтожены темными полосками чернил.
И это была не просто поэма — ее писал человек, спасавший знамя своего полка. А слова о том, как невыносимо держать руку умирающего юноши, были переделаны множество раз, и все сентиментальное или слишком трогательное было выброшено. Возможно, кто-нибудь мог бы увидеть в поэме майора оду чувству долга, но на самом деле это была мучительная мольба о прощении.
