Анастасия Туманова - Огонь любви, огонь разлуки
– Зачем приходил, чего хотел? – немного удивилась Катерина.
– На тебя посмотреть, – без улыбки ответил он.
Катерина нахмурилась. Пожала плечами.
– Ну… смотри.
Сказала – и снова пошла в море. На глубине оно было вовсе не таким теплым, как у берега, но охоты купаться все-таки не отбивало. Катерина уже зашла по шею и обеими руками закручивала, чтобы не намочить, на затылке косы, когда услышала за спиной плеск воды и, обернувшись, увидела в двух шагах Валета.
– Слушай, девка, холодно! Куда тебя несет? Застынешь!
– Холодно – вылезай, – пожала она плечами и, вся вытянувшись, легла на воду.
Валет тут же двумя сильными гребками догнал ее, и дальше они поплыли вдвоем.
Плавала Катерина хорошо, с детства привыкнув бултыхаться вместе с деревенскими в Угре, которая, закладывая излучину возле Грешневки, имела там довольно сильное течение. Сейчас же плыть по спокойному, соленому, гладкому морю под жарким солнцем показалось ей до смешного легко, и она, почти не устав, уплыла так далеко, что берег за ее спиной превратился в едва различимую полоску. Валет не отставал, хотя поглядывал на Катерину с беспокойством:
– Слушай, утонешь ведь с непривычки!
– Сам не утони.
– Дело говорю, поворачивай! Обратно завсегда труднее!
– Сам поворачивай.
– Я-то выплыву, а ты?
– Я тем более.
– Да вертайся ж, скаженная, говорят тебе!
– Отвяжись! – Катерина безмятежно гребла вперед, солнце и соленые брызги обжигали лицо, вода опять казалась теплой. Берега уже не было видно вовсе, в ушах шумело, но усталости она по-прежнему не чувствовала и не сомневалась, что без труда вернется обратно. Валет, больше не пытаясь образумить ее, молча плыл рядом.
Она не сразу поняла, что случилось. Правая нога вдруг куда-то пропала: Катерина перестала ее чувствовать. Это было настолько четкое ощущение, что она с беспокойством посмотрела вниз и убедилась, что нога на месте. Но что-то все же произошло: правая, а почти сразу за ней и левая ноги перестали слушаться хозяйку, и, едва осознав это, Катерина с головой ушла в глубину. Спохватившись, девушка с силой ударила руками по воде, выскочив чуть не до пояса, но ноги не оживали, и снова голубая безмятежная вода накрыла ее с головой.
На этот раз она бы не выплыла сама, но жесткий удар под лопатки вытолкнул ее на поверхность. Выплевывая воду и почти ничего не видя, Катерина едва разглядела рядом с собой мокрую, встревоженную физиономию Валета:
– Чего ты, Катька? Ноги свело?
Она не смогла ответить, но Валет все понял и сам.
– Ша-а! Ша, говорю, не полошись только! Слякаешься[2] – наверняка утопнешь! Я ж здесь, с тобой, все путем! Вот, за плечо держись, погребли обратно! Тока не пихайся, слободно на мне виси. И дыши! Все, заворачиваем, держись!
Обратной дороги Катерина почти не помнила. От давно не испытываемого ужаса судорогой свело горло, она едва могла дышать. Страшно ей было не того, что она чуть не утонула, а этого необъяснимого отсутствия обеих ног. «Как же мне теперь ходить? – словно сквозь сон думала Катерина, цепляясь за скользкое, мокрое плечо Валета, сосредоточенно «режущего» сквозь волны к берегу. – Что ж со мной будет? Милостыню теперь только просить на паперти…» Солнце било в глаза, и без того воспаленные от морской соли, но зажмуриться Катерина боялась и из последних сил помогала Валету свободной рукой, расталкивая ставшую внезапно плотной и холодной воду. Берег уже был ясно различим, когда Валет, Катерина резко почувствовала это, начал терять силы.
– Холера, ведь потонем… – пробормотал он.
– Не бросай меня… – попросила Катерина. Валет повернул к ней изумленное лицо, и она, поняв, что ничего подобного ему в голову не приходило, разом воспрянула духом. И начала уговаривать его – такими словами, которых никогда в жизни не произносила вслух: – Миленький, родненький, сердечко, ну еще немножко… Вон уж берег виден, сейчас потихоньку доберемся, ты не рвись, не рвись… Мальчик мой хороший, давай понемножечку, я тебе помогу, мы вместе… мы… Вот так, еще маленько, ненаглядный мой, еще немножечко, яхонтовый… У нас получится, уж близко совсем, не спеши, я тоже плыву… Руками плыву же…
Валет смотрел на нее совершенно дикими глазами, но молчал, сохраняя силы, и, яростно оскалив зубы, разрезал сильными гребками воду. Катерина не почувствовала сведенными судорогой ногами дна и завопила от страха, когда Валет вдруг встал. Она упала бы, не поймай он ее на руки. Шатаясь, Валет вышел из воды, без всякой нежности сбросил Катерину на полосу гальки и повалился рядом. Несколько минут они лежали не шевелясь, словно выброшенные на берег медузы. Сверху палило солнце, пронзительно кричали чайки, но Катерина не слышала их: в ушах по-прежнему шумела вода.
Все же она первая пришла в себя и, морщась от боли во всем теле, уселась. Испуганно уставилась на свои ноги, в которых не виделось ничего необычного. Катерина осторожно потрогала правую ногу ладонью и чуть не взвыла, не почувствовав собственного прикосновения.
– Да что ты ее мацаешь, рази так надо… – послышался сиплый, недовольный голос рядом, и Валет, с трудом поднявшись на руках, сел напротив. Он взял в ладони Катеринину ногу и начал тереть. Тер он сильно, не жалея, это было видно по напрягшимся желвакам на его скулах, но прошло несколько долгих минут, прежде чем Катерина слабо, а затем все сильней и сильней начала ощущать этот массаж. Вскоре она зашипела от боли:
– Да потише ты… Оторвешь!
– Ну вот, оживела! – с удовлетворением сказал Валет и тут же взялся за другую ногу. Наконец, Катерина, морщась, смогла сама подтянуть обе ноги к груди и усесться. Несмотря на жару, ее колотило от озноба, и, как ни старалась она стискивать зубы, они все равно выбивали барабанную дробь. Валет, заметив это, усмехнулся, встал и отошел к брошенной на камни одежде, вернувшись с маленькой плоской фляжкой.
– Пей давай.
– Это вино?..
– Метакса. Пей, зараз прошибет.
Что такое «метакса», Катерина не знала, но послушно хлебнула темной, показавшейся ей маслянистой жидкости и чуть не задохнулась от неожиданной горечи. Но Валет замахал рукой – пей, мол, – и она через силу сделала еще несколько глотков. По телу пошла теплая живая волна, озноб отпустил, зубы перестали стучать. Валет, взяв у Катерины фляжку, двумя большими глотками допил остатки, с шумом выдохнул и растянулся вниз лицом на песке:
– Да, мать, впору свечку ставить…
– Что это такое было? – спросила Катерина, все еще с подозрением глядя на свои ноги. – Они вдруг куда-то делись…
– Известное дело, судорога. Вода-то весенняя, поверху теплая, а внизу еще холодно, вот ноги и схватило. Я тебе сколько разов говорил: «Вертайся!» – а ты?!
