От выстрела до выстрела (СИ) - Чеснокова Юлия Олеговна "AlmaZa"

— Батюшка имел здесь конный завод, под него и строил дополнительные помещения. Я закрыла завод после его смерти.

— Почему? Был убыточным?

— Нет, ну что вы! Кони всегда востребованы и дороги. Но у меня щемило сердце смотреть на бедных животных, которых муштруют, дрессируют, а если они заболели или покалечились — убивают. И запах с той стороны шёл ужасный. Я переделала изнутри здания, привела в порядок и открыла мастерские, в одном, как вы сказали, заброшенном доме, планирую открыть что-то вроде ремесленной школы. Обучать деревенских передовым технологиям.

— Замечательная идея. Это необычно, что у такого отца… — Петя осёкся. — Простите, я опять говорю лишнее.

— Не стесняйтесь. Я люблю честных людей. Что вы хотели сказать? Что батюшка был необразованным? Или бесчувственным? Меркантильным?

— Наверное, я ещё не определился с тем, что хотел сказать, но согласен со всем, что вы перечислили.

— Благотворительностью он хотел заниматься и сам, упомянул это в своём завещании. Под конец жизни он сделался добрее, во многом раскаивался, но многого не успел.

— И всё же, выдать вас, единственную дочь, замуж за того, кого вы не любили…

— Понимаю, всё выглядит так, будто он меня не любил сам, но это не так. Мне было семнадцать, а батюшка серьёзно заболел. Он обеспокоился моей судьбой, как я останусь одна? И для этого был заключён брак. Владимир Петрович — мой бывший супруг, был ему хорошо знаком, он работал в банке, где батюшка хранил деньги, давал ему дельные советы, разбирался в финансах. Казался толковым человеком. Батюшка прожил ещё два года, но постоянно болел, и я просто не решалась усугублять его состояние жалобами. Если бы он узнал, как мы жили, сам бы прогнал Воронина.

— Тот… действительно поднимал на вас руку?

— Думаю, что мог бы, дай я повод. Но я не давала, — допив вино, Вера Ивановна покрутила бокал за ножку, — вам это правда интересно?

— Меня это не оставляет равнодушным, я до глубины души возмущаюсь, слыша подобные истории.

— Тогда подлейте мне ещё немного. Спасибо, — сделав глоток, хозяйка уставилась в никуда, в стену, чтобы проще было делиться пережитым, — Владимир закрывал меня дома, чтобы я не вышла никуда. Мы тогда в Москве жили. Ему всё мерещилось, что влюблюсь в кого-нибудь и уйду от него. Ревнив был страшно, но скорее к моим деньгам. Не разрешал посещать театров, ресторанов, магазинов. Слово «траты» вызывало у него припадок. Я как-то смогла сбежать из-под замка, чтобы попасть на спектакль, так он учинил такой разнос! Ему даже на Зоечку было жалко тратиться, представляете?

— Отвратительно, — только и произнёс Столыпин.

— К счастью, это в прошлом. И теперь всё, что я получаю от моих заведений, земель и капиталов, я могу тратить по своему желанию. Могу ходить на концерты, выставки, ярмарки, путешествовать! Покупать картины и игрушки. Вам стало яснее, почему мне одной легче?

— Не все мужчины одинаковы, хотя я понимаю, что обжегшись на молоке — на воду дуют.

— Мужчинам не оценить в полной мере, что такое свобода, потому что вы всегда свободны, — Вера Ивановна сопроводила уточнение смешком: — После отмены крепостного права так точно все мужчины. А женщины… мы редко бываем полностью свободны, и если удаётся заполучить её — свободу, то ни на что её не променяешь, дороже неё нет ничего.

Петя задумался об этом. Вспомнил петербургских барышень, тех же «бестыжевок». Он тогда был уверен, что свободные от всего девушки развратны и неприглядны, но вот перед ним сидела молодая женщина, обретшая свободу, и ей это шло, она была обрамлена этой свободой, как золотой оправой. Стало быть, главное уметь пользоваться чем бы то ни было. Как власть может сделать добродетелем или тираном, так и свобода может сделать падшим или возвышенным.

— Удивительно, — прервала ход мыслей Воронина, — вы, Пётр Аркадьевич, первый человек, с которым я делюсь всем этим, которому рассказываю.

Что он мог на это ответить? Он не знал, почему так, но был рад, что с ним поделились, что Вера Ивановна открылась — если это облегчило ей душу.

— У меня ведь друзей нет, в Москве я только по делам, а сюда приезжают… не те, кого хочется впустить. Вы первый за два года, кто приехал без корыстного интереса, просто так — не ко мне даже. Я ни с кем таких бесед не вожу, обо мне никто ничего не знает, как живу, что делаю, чем занимаюсь тут…

— Это вы зря так думаете, — улыбнулся Петя, — извозчик, подвозивший меня, дословно передавал ваши разговоры с неудачно сватавшимися.

Воронина сначала удивилась, а потом, спустя мгновение, захохотала:

— Неужели⁈ Что он вам поведал?

— Как колко и метко вы даёте от ворот поворот. Ничего обидного.

— Да, иногда я забываю, что прислуга всё видит и слышит, и ей нравится наблюдать за господами, обсуждать их, быть носителями секретов и каких-то интимных тайн, — закусывая, Вера Ивановна допила вторую порцию вина, — а не хотите прогуляться к пруду? Мы повзрослели, и гувернантки не будут запрещать нам этого.

Столыпин посмотрел за окно, где было совсем темно.

— Может быть завтра? Днём.

— Мне завтра нужно быть в Москве, я вернусь поздно — примерно к этому же времени.

— Тогда… если я не уеду ещё, то в другой день.

— Оставайтесь, сколько вам будет нужно, — щедро позволила владелица усадьбы, глаза её при этом засверкали, из карих став немного винными.

— Благодарю вас, — отвёл свои Петя, утыкаясь в тарелку, и постарался доесть быстрее.

Это была первая ночь с прошлого сентября, когда ему понадобилось принуждать себя думать об Оле, потому что она сама не шла ему на ум. Перед внутренним взором стояла Вера Ивановна, её тёмные умные очи, алые губы — уже не невинные, а кое-что знающие. И всё же, нелюбимый муж и несчастливый брак оставили в ней отголоски невинности, незнание страсти и полноценных чувств. Воронина вызывала и сочувствие, и восхищение. Петя долго не мог уснуть, укоряя себя за то, что думает о ней, но продолжая думать, пока не дошёл до того, что надо бы собраться утром, как только встанет, и уезжать отсюда, и неважно, что ничего о Михаиле Юрьевиче ещё не найдено, лишь бы обрести покой.

Столыпин понимал, что полюбить Воронину никогда бы не смог, она уже была за гранью того уровня независимости, которым он наделял в фантазиях свою будущую жену. Нет, не ребёнок от другого и не развод обрекал на невозможность чувства к ней, а именно выработавшийся у неё характер, чем-то напоминающий его собственную мать, всё и всегда знавшую в доме лучше других, торопливую и любящую упрекнуть других в медлительности, нерасторопности, ограниченности. А приучать Веру Ивановну обратно к подчинению и покорности — это наносить ей новые раны и бередить старые. И тем не менее, её присутствие вызывало влечение, голова немного шалела и туманилась, и бурлящая кровь взывала к чему-то запретному.

Когда наступило утро, и Пётр по галерее пришёл в главный дом, одетый и приведший себя в порядок, Веры Ивановны уже не было — уехала ни свети ни заря по делам. Что ж, стало быть, ему бежать ни к чему? Можно продолжить спокойно своё занятие, расслабиться. Но завтрак и обед оказались без разговоров с хозяйкой пресными и скучными, дом как будто совершенно опустел, и даже доносившееся со двора взвизгивание Зои, гулявшей с няней, не развеивало померкнувшую атмосферу осиротелых комнат.

Сосредоточившись на папках с бумагами неясного характера, Столыпин попросил принести ему побольше керосина для ламп, и засел за продолжение поисков. Всё важное или сколько-нибудь имеющее значение отец забрал пятнадцать лет назад, осталась шелуха — расписки с истёкшим сроком давности, выкупленные закладные, чеки из магазина дамского платья, счета за шляпки, сюртуки, ботинки. Нашлись детские рисунки братьев — сущие каракули. Пётр любил рисовать до сих пор и, хотя делал это редко, если уж брался, то увлечённо и кропотливо выводил неплохие пейзажи и зарисовки.

Но вот, наконец, на одной из полок он обнаружил томик с рассказами Вальтера Скотта, а в нём — собственноручные пометки Лермонтова! Тот обожал историю Шотландии и всё, что с нею связано, считая себя кровно выходцем оттуда, ведь основатель рода Лермóнтов был шотландец. Успех Столыпина, однако, этим ограничился и до тех пор, пока он не услышал под окном чердака подъехавший экипаж, он больше ничего не обнаружил.