Ольга Лаврова - До третьего выстрела
Ольга Лаврова - До третьего выстрела краткое содержание
Лаврова Ольга & Лавров Александр
До третьего выстрела
Ольга Лаврова, Александр Лавров
До третьего выстрела
Они встретились в коридоре на Петровке, 38 -- Знаменский и стройная светловолосая девушка в вязаном нарядном платье. Лицо было знакомое, и Пал Палыч поздоровался, но не сразу понял, кто она. Прежде он видел девушку только в милицейской форме, когда бывал в Бутырке. Там, в проходной тюрьмы, она сидела, отгороженная от посетителей стеной металлических прутьев, а посетители -- адвокаты и следователи -- коллективно ухаживали за миловидной дежурной, ведавшей вызовом аресто-ванных и распределением кабинетов.
Знаменский тоже любил поболтать с ней, знал, что учится заочно на юрфаке, и однажды обещал посоветовать, какую выб-рать специализацию после диплома.
-- Вот и пришла советоваться, Пал Палыч, -- девушка с улыб-кой протянула пропуск, умалчивая, что битый час дожидалась под дверью.
Апартаменты у Знаменского после повышения новые, поп-росторней. И диван новый, без коварно торчащей пружины. Вполне пригодный для неофициального разговора тет-а-тет.
-- Итак, Антонина Васильевна Зорина. Года четыре сдавал вам в окошко оружие, получал взамен ключ и, честно говоря, не знал, что вы -- Зорина. Ниночка и Ниночка.
-- А я столько раз держала в руках ваш пистолет, что помню царапину на рукоятке.
-- Справа или слева?
-- Справа.
-- Вы, оказывается, наблюдательны.
Девушка смущенно опустила глаза.
-- Я все годы мечтала: вот подойду к окошку с наружной стороны и сама получу ключ от следственного кабинета.
-- Так вы хотите стать следователем?
-- Конечно!
-- Даже "конечно". А собственно, почему?
-- Ну... долгий разговор.
На самом деле разговор короткий, но абсолютно для Ниночки немыслимый; пришлось бы сказать: "Пал Палыч, вы -- мой идеал".
Если бы у нее хватило духу на подобное признание, неведомо, как обернулась бы судьба. Но поскольку духу не хватает, Знамен-ский руководствуется общегуманными соображениями:
-- Попробую вас отговорить, Ниночка.
-- То есть, на что-то серьезное я не гожусь?
-- Не в том дело.
Не знаю, годишься ли ты для следственной должности, но она для тебя -нет. Зачем раньше времени вгонять себя в гроб?
-- Вы ведь, помнится, колебались -- то ли юрфак, то ли педаго-гический. Или путаю?
-- Когда-то колебалась.
-- Тогда вам прямая дорога работать с детьми!
-- Как -- с детьми?
-- Есть такая прекрасная должность -- инспектор по работе с несовершеннолетними.
-- Но у меня голова набита криминалистикой...
-- Ниночка, что бы следователь ни делал со своей криминалис-тикой, он не может изменить того, что преступление произошло! А его нельзя было допускать!.. Великая вещь -- удержать подрос-тка, чтобы не свихнулся. Тогда уже ничего не воротишь и впереди суд, небо в клеточку и родители, у которых сын "отбывает срок".
-- Никогда об этом не думала... то есть относительно себя. И, Пал Палыч, ведь очень трудно сделать то, чего не смогли родите-ли.
-- А вы боитесь трудностей? -- подначивает Знаменский.
Естественно, Ниночка не может ответить "Боюсь"...
Она стала инспектором в детской комнате милиции. Часто руки опускались от бессилия -- институтская наука мало помога-ла. Правда, доведись ей заглянуть в день сегодняшний со всеми молодежными его бедами, Ниночка признала бы, что ей доста-лось не худшее поколение.
* * *
Прошло почти полгода. Сейчас август, пахнущий прокален-ным асфальтом и выхлопными газами и лишь к концу дня отдаю-щий свежестью политых газонов да ароматом молодых яблок с лотков...
Вечереет. По старомосковскому переулку, наполовину перего-роженному забором новостройки, бежит плотно сбитый человек в кепке и плаще. Какой-то прохожий мельком оглядывается ему вслед. Переулок почти безлюден. Человек ныряет в квартал пустых, подготовленных к слому домишек. Бежит уверенно, вид-но, что путь знаком. Сзади доносится приглушенный расстояни-ем милицейский свисток. Потом еще один -- громче и с другой стороны. Человек кидается в противоположном направлении.
Метрах в ста впереди уже угадывается оживленная улица, но оттуда наперерез выруливает патрульный мотоцикл. Беглец успе-вает скрыться за углом дома, так что с мотоцикла его не видно. Притормозив и не глуша мотора, патрульные осматриваются: не мелькнет ли где фигура. Между тем свистки приближаются, человек чувствует, что оказался в кольце. Он вынимает пистолет, крепко обтирает носовым платком и хорошо рассчитанным дви-жением забрасывает в чердачное окошко стоящего на отшибе сарая. Озирается, лихорадочно пытаясь что-то придумать, чем-то отвлечь от себя внимание. Поодаль замечает стайку голубей на земле. Сильно размахнувшись, швыряет в них камнем. Голуби взлетают, и на их испуганный взлет стремительно срывается мотоцикл.
А человек крадучись, но быстро пробирается от развалюхи к развалюхе.
* * *
-- Вы узнали бы его?
-- Конечно бы, узнала!
-- А вы совсем не запомнили лица?
-- Револьвер как сейчас вижу, а лицо -- нет...
Знаменский допрашивает двоих продавщиц, одна из которых по совместительству и кассирша в магазине "Трикотаж-галанте-рея". Магазинчик маленький и тесный. Переднюю стену занима-ет окно-витрина с входной дверью. Вдоль двух других буквой "Г" расположены прилавки. На том, что против входа, стоит кассо-вый аппарат.
-- Ну хорошо, давайте по порядку. Значит, в магазине, кроме вас, никого не было?
-- Никого, -- подтверждает кассирша. -- С обеда очередь стоя-ла даже на улице, а куртки кончились -- и как отрезало.
-- Что за куртки?
-- Хорошие, по сто сорок три рубля. Завезли к концу квартала двести штук.
-- Когда он вошел, вы были за прилавком?
-- Да, вот так сидела. -- Она придвигает ногой табурет и садится к кассе; на щеках продолжают рдеть красные пятна. -- Ящик был открыт.
Женщина выдвигает денежный ящик, и Знаменский отступа-ет, давая фотографу возможность сделать общий снимок поме-щения. Кибрит молча слушает -- ее черед впереди.
-- Обычно я сразу выручку раскладываю, как надо, а сегодня толчея, совала кое-как. И вот сижу после, по купюрам разбираю... и вдруг он передо мной стоит и говорит: "Давай деньги!" Я вот так -- раз! -- резко подавшись телом вперед, она задвигает ящик, -- и голову-то подняла, а в лоб револьвер нацелен. -- Кассирша на секунду зажмуривает глаза. -- У меня все отнялось... Которая пачка была в руках, двадцатипятирублевками, ту он выхватил и говорит: "Давай остальные, пристрелю!" Честно скажу: я бы уж и рада отдать, дергаю ящик, а его заело. Тут Настасья как шарахнет-ся за дверь! Он выругался -- и следом на улицу. Спасла меня Настасья!
-- До чего-нибудь он дотрагивался? -- спрашивает Кибрит.
-- Не знаю, милая, не знаю, -- трясет женщина головой.
-- Расскажите теперь вы, -- оборачивается Знаменский ко второй продавщице.
-- Я здесь находилась, -- густым голосом сообщает круглая, на ногах-тумбах Настасья и показывает, как сидела за прилавком. Неподалеку от витрины у нее поставлен стул и еще скамеечка для опухающих ног. -- Сижу, в окно смотрю. Еще на той стороне улицы я его заметила.
Фотограф нацеливается в нее объективом, продавщица ни с того ни с сего улыбается: условный рефлекс на фотоаппарат.
-- Почему вы обратили на него внимание?
-- Да просто так. Он шел слева, а вон от того столба стал наискосок сюда переходить, к витрине. И остановился.
-- И долго стоял?
-- Нет, только зыркнул -- пусто внутри или нет. И входит. Быстрым таким шагом. Воротник поднят, и кепка на лоб. И -- уже возле кассы с револьвером, и Женя ему деньги отдает. И, он слышу, говорит: "Всех перестреляю!" С этих слов меня будто кто подбросил -- сейчас была за прилавком, а сейчас уже по переулку бегу, себя не помню... Только когда на двух мужчин набежала, очнулась. Зовите, кричу, милицию, магазин грабят! Обратно уже люди довели, ноги не слушались.
-- И что вы застали, вернувшись?
-- Женя сидит за кассой, как пришитая, и трясется. Даже товар не собирает, который я на пол смахнула.
-- Когда прыгали через прилавок? -- Знаменский прикидыва-ет, каково было брать такой барьер.
-- Ну да. Носки, рубашки, все полетело!
-- А где они сейчас? -- вмешивается Кибрит.
-- Вон отдельно сложены. Упаковка загрязнилась, протереть надо.
Кибрит начинает осторожно перебирать и осматривать указан-ные продавщицей вещи, упакованные в целлофановые пакеты.
-- Не помните, как они валялись, эти пакеты? -- спрашивает она продавщицу-кассиршу.
-- Да почти по всему полу.
-- На бегу от кассы к двери можно было наступить?
-- Почему ж нельзя...
-- А до возвращения вашей напарницы кто-нибудь в магазин входил?
-- Никто.
-- У вас какой размер обуви? -- обращается Кибрит к Настасье.
-- Тридцать седьмой. -- Она снимает с ноги тапочек и предъяв-ляет в доказательство.
-- Один неполный след есть, Пал Палыч.
Кибрит опыляет след. Входит Томин.
-- Скрылся. Никто его и близко не видел!
