Уилла Кэсер - Погибшая леди
Долгая пауза. Восклицание миссис Форрестер заставило Нила резко обернуться. Ну вот, начинается! Ее голос мрачнел с каждым словом.
— По-моему, я тебя поняла. Ты говоришь не из номера?.. Ах, от дежурного? Ну тогда я тебя прекрасно понимаю.
Нил встревоженно обвел глазами комнату. Пора прекратить это, но как? А она продолжала:
— Ах, не хочешь рисковать? Да уж, рисковать ты всегда боялся! Знаешь, Фрэнк, дело в том, что ты — трус, да, да, жалкий трус! Ты меня слышишь? Я хочу, чтобы ты это услышал… Ну, с твоей избранницей рисковать тебе больше не придется, только смотри, не умри со скуки! Интересно, какое приданое тебе досталось? Надеюсь, немалое! А теперь дай-ка я скажу тебе правду: я не желаю, чтобы ты сюда приезжал! Пока я жива, видеть тебя не хочу! И на похороны мои приезжать запрещаю! Чтобы ты не смел смотреть своими гнусными глазами на мое мертвое лицо. Слышишь? Почему ты не отвечаешь? Не смей вешать трубку, трус несчастный! Ах ты, негодяй… Фрэнк, Фрэнк, ну скажи что-нибудь! Ах, он повесил трубку, я его больше не слышу!
Она швырнула трубку, уронила голову на стол и разразилась безутешными, захлебывающимися рыданиями. Нил стоял над ней и терпеливо ждал. На этот раз он успел. Он спас ее — услышав, как ее голос задрожал от горечи и страстной ненависти, он схватил большие ножницы, оставленные печником, и перерезал под столом телефонный провод. Упреки миссис Форрестер не услышал никто за пределами конторы судьи.
Когда ее рыдания стихли, Нил дотронулся до ее плеча. Потряс, но миссис Форрестер не отозвалась. Она спала тяжелым беспробудным сном. Руки и лицо ее были такие холодные, что Нил засомневался, струилась ли по ее жилам кровь. Он перенес миссис Форрестер к себе в комнату, стащил с нее промокшее платье, завернул в свой купальный халат и уложил в постель. Она не подавала признаков жизни. Задув лампу, Нил запер комнату на ключ и пошел домой к дядюшке. Он поднял судью с постели и вкратце описал ему, что произошло.
— Вы бы не могли одеться и побыть в конторе до утра, дядюшка? Кто-то должен с ней остаться. А я сейчас же отправлюсь к капитану, его ведь тоже нельзя бросить одного. Если миссис Форрестер смогла перейти через сломанный мост, так и я как-нибудь переберусь. Кстати, имейте в виду — когда она начала кричать в трубку, я перерезал телефонный провод у вас в конторе. В такую грозу как бы из-за этого чего не вышло. А утром я найду лошадь и отвезу миссис Форрестер домой, пока в городе никто не проснулся.
Когда начало светать, Нил вошел в комнату капитана и объяснил, что миссис Форрестер поздно вечером срочно вызвали по телефону для разговора с другим городом и что сейчас он привезет ее домой.
Капитан полулежал на трех больших подушках. С тех пор, как лицо у него располнело, резкие черты смягчились, кожа сделалась гладкой, совсем как у азиатов. Слушая фантастическую историю, которую излагал ему молодой человек, он сохранял полную невозмутимость и был похож на старого китайского мандарина, только временами глаза у него поблескивали и он приговаривал:
— Спасибо, спасибо тебе, Нил.
Когда Нил шел по спящему городу, направляясь в городскую конюшню, он увидел за телефонной станцией маленькую миссис Бизли: толстушка, напоминавшая в своем синем кимоно пудинг, засунутый в мешок, пробиралась через грядку, заросшую метелочками спаржи. Миссис Бизли уже побывала у своей соседки — белошвейки Молли Таккер и поведала той, какие захватывающие события разыгрались нынче ночью.
5
Когда вскоре у капитана случился второй удар, миссис Бизли, Молли Таккер и их товарки пришли к единодушному мнению, что это кара, посланная его жене свыше. Более жестокую кару придумать было трудно. Уход за мужем, ставшим совершенно беспомощным, окончательно сломил миссис Форрестер.
Когда несчастья, одно за другим, стали преследовать их с мужем, она еще ухитрялась сохранять свое всегдашнее самообладание. Ни у кого ничего не просила и ничего не принимала. С жителями городка она держала себя по-прежнему: непринужденно, любезно и с полным безразличием. Все ее друзья давным-давно разъехались, остались только судья Помрой и доктор Деннисон. Если к ней заглядывал кто-нибудь из городских дам, она принимала их в гостиной, вела с ними беззаботную беседу, улыбалась, но никому не удавалось пробиться сквозь эту беззаботность и вызвать миссис Форрестер на откровенность. Собираясь навестить ее, все, как и прежде, считали себя обязанными надеть самое нарядное платье и захватить визитную карточку.
Но теперь, когда капитан был прикован к постели и совсем не мог двигаться, все переменилось. Миссис Форрестер уже не удавалось держать любопытных на расстоянии. Городские дамы приносили больному супы и разные кремы. Они приходили дежурить возле него по ночам, и тогда миссис Форрестер бросала дом на них. Она выбилась из сил и была так утомлена, что все происходящее вокруг ее не трогало. Наконец-то наступил час торжества для таких, как миссис Бизли и Молли Таккер. Они хозяйничали на кухне миссис Форрестер, как привыкли хозяйничать друг у друга. Перерывали ее шкафы в поисках чистых простыней, с любопытством обследовали чердак и погреб, сновали, словно муравьи, по всему дому — по дому, в котором прежде они нигде, кроме гостиной, не бывали. И пришли к заключению, что все эти годы их попросту дурачили. Ничего особенного в доме Форрестеров не было! Кухня неудобная, из раковины пахнет. Ковры потерты, портьеры выцвели, а несуразную старомодную мебель никто из них и даром не взял бы. О комнатах для гостей наверху и говорить нечего — там только пыль да паутина.
Судья Помрой признался своему племяннику, что с трудом узнает здешних дам, встречаясь с ними в доме Форрестеров, — так они небывало оживлены, так довольны собой, так преисполнены сознанием собственной важности. Болезнь капитана всколыхнула жизнь городка, словно учреждение нового клуба или церковной общины. Дамы смелели все больше и больше, и было ясно, что миссис Форрестер не в силах им противостоять. Она делала все, что требовалось на кухне, спала почти не раздеваясь в одной из верхних комнат и спасалась только черным кофе и бренди. Прежняя ее выдержка изменила ей окончательно. Теперь ее ничто не занимало.
Сталкиваясь в подъездной аллее с дамами, шествовавшими к Форрестерам или обратно, Нил иногда слышал обрывки их разговоров.
— Почему бы ей не продать часть серебра? На что ей все эти супницы и соусники? За столько-то лет они и потускнели, и вид потеряли.
— Я не отказалась бы кое от какого ее столового белья. Наверху целый сундук камчатного полотна, так из каждой скатерти свободно выйдет две. А сколько у них бокалов для вина, видели? Да поверьте, в наших двух городских салунах столько не наберется! Если после его смерти она устроит распродажу, я, пожалуй, куплю дюжину бокалов для шампанского, пригодятся, чтобы подавать шербет.
