Диана Хэгер - Рубин Рафаэля
– Я так и подумала. И характер заметила сразу же. – Уголки ее губ изогнула легкая улыбка.
– Синьорина, я целых два года откладывал исполнение этого заказа. Я написал уже много Мадонн для разных церквей и часовен. Так много, что едва ли смогу их всех припомнить. Но что-то не давало мне написать эту. Я никак не мог найти ее образ, не видел ее лица. До того дня, как повстречал вас. – Он опустил глаза. – Синьорина Луги, даю слово, я готов на все, чтобы убедить вас в честности моих намерений.
– Вы уже это сделали.
– Слава Богу, – тихо произнес Донато, возводя взгляд к небесам.
Но Рафаэль молчал, видя только Маргариту, ее прямоту и безыскусность.
– Раз уж вы сюда пришли, – неожиданно сказал он, спохватившись, – не желаете ли осмотреться?
Он понимал, что желание ошеломить гостей грандиозностью мастерской с ее драпировками, натурщиками, мольбертами, картинами, написанными на деревянных досках, было слишком очевидным, но ничего не мог с собой поделать. Если это поможет ему удержать ее рядом, он готов рискнуть. Все картинные жесты, глубокомысленные сентенции, блеск остроумия, столь ценимые римскими богачами и сильными мира сего, оставляли равнодушной Маргариту Луги.
Она молча устремилась за ним, переходя от одного стола к другому. Потрясенный и безмолвный Донато тенью следовал за свояченицей. Маргарита видела картины на самых разных стадиях готовности, рассматривала эскизы к образу Мадонны.
– А где вы работаете?
– Вот тут, – ответил он, указав на стоящий в центре мастерской, рядом с рабочими местами учеников, испачканный красками стол, на котором были рассыпаны кисти и лежали две палитры. Рядом стоял огромный пустой мольберт.
– Не ожидали? – спросил он не без удовольствия. Теперь настала его очередь удивлять.
– Да, я, скорее, думала увидеть что-то более… более…
– Более значительное!
Она вспыхнула и ответила не сразу.
– Я, скорее, полагала, что мастер, чье творчество так важно для Рима, выберет себе для работы место более уединенное, где он может… сосредоточиться.
– Этой мастерской правит не сосредоточенность, а братство. Здесь мои ученики учатся у меня, и, что не менее важно, здесь я учусь у них. Они – мои товарищи не только в творчестве, но и в жизни.
– Скажите, а не перенимают ли они вашу репутацию имеете с вашим талантом? – последовал прямой вопрос.
В первый момент он не ответил и даже не улыбнулся. Потом совершенно неожиданно откинул голову и разразился счастливым смехом.
– Синьорина, вы истинная загадка, – произнес он сквозь смех.
– Я как раз собиралась сказать о вас то же самое, синьор Санти.
– Прошу вас, пойдемте, – пригласил он ее к своему столу, мягко положив руку ей на талию.
Пока они шли, Рафаэль заметил, что его помощники и ученики норовят украдкой рассмотреть его спутницу, а старый натурщик с длинной седой бородой, сидевший на обломке римской колонны, тихо ухмыляется. Все они как бы говорили Маргарите, что она далеко не первая девушка, которой великий художник показывает свою мастерскую, и вряд ли станет последней.
– Эти люди знают, зачем я сюда пришла? – спросила она с недоверием.
Рафаэль молчал еще мгновение, пока усаживал ее на стул возле мольберта. Потом задумчиво оглянулся на учеников и лишь теперь понял, о чем она спрашивает.
– Мои люди хорошо меня знают, синьорина Луги.
– Разве мне не стоит этого опасаться?
– Они знают, что вы – новая натурщица для Мадонны, которую я так долго искал. Ваше появление здесь после двух предыдущих отказов уже само по себе чудо. И они знают, как я неописуемо рад тому, что вы передумали.
– Только ради Мадонны, синьор Рафаэль.
– Да, – согласился он без тени улыбки. – Только ради нее.
Маргарита пробыла в мастерской больше часа. Все это время Донато сидел рядом, разрешив Рафаэлю сделать несколько набросков ее лица и шеи. В каждом новом рисунке художник менял лишь какую-то деталь: наклон головы, направление взгляда, контур губ. Один эскиз он выполнил только для того, чтобы найти нужное выражение глаз. Все это время он чувствовал, что девушка с изумлением и восторгом наблюдает за ним, за его сильной рукой, рассматривает волоски на фалангах, длинные тонкие пальцы и то, как они управляются с мелком, бережно или цепко, чтобы извлечь образ из белого бумажного небытия. Между ними устанавливалась некая связь, когда она вот так наблюдала за ним, а Рафаэль чувствовал власть ее взгляда.
Когда он закончил, сквозь полузакрытые ставни в мастерскую проникал уже не солнечный багрянец, а серый сумрак. Рафаэль проводил Маргариту и Донато, ожидавшего возле камина, до двери. Мастер медлил, тщательно подбирая слова. Он был поражен уже тем, что девушка сама пришла к нему, и понимал, что должен вести себя с ней очень осторожно.
– Вы придете завтра в это же время, чтобы я смог подобрать цвета?
– Завтра мы не сможем прийти, синьор Санти. Завтра у нас очень важный день, мы печем лепешки скьяччата. В такие дни мы продаем очень много фруктовых булочек.
Рафаэль вытащил из кармана камзола пригоршню монет и протянул девушке. Золотые ярко поблескивали на его ладони.
– Этого хватит вашему отцу, чтобы нанять помощника?
Она не двинулась с места, лишь чуть склонила голову набок и смерила его внимательным взглядом. Врожденная грация и толика непомерной гордости, проступившая на ее лице, снова лишили его душевного равновесия.
– Вы всегда все затруднения решаете при помощи денег, синьор?
– Деньги не есть зло, синьорина Луги.
– И не всегда составляют цель жизни, – отозвалась она, махнув рукой в сторону монет и продолжая смотреть ему прямо в глаза.
Конечно, она была права. Он сразу это понял и почувствовал неловкость из-за того, что поторопился с предложением. В ней была какая-то особенная добродетель, которая не переставала его удивлять. Она, определенно, не позволит ему затеять игру, которую он привык вести с женщинами. Нравилось ему это или нет, но он не мог ею управлять.
– Я только хотел сказать, что на эти деньги ваш отец мог бы пригласить помощника, а мы бы тем временем продолжили нашу работу.
– Пекарня – это наше семейное дело, и лично мое, синьор Санти. То самое, к которому я вернусь, как только вы закончите писать вашу Мадонну. Помочь отцу в приготовлении скьяччаты – мой долг. Часть лепешек мы раздаем бедным в церкви. Я не могу бросить своего отца на человека, который ничего не смыслит в нашем деле, даже ради пригоршни золотых монет.
Рафаэль глубоко вздохнул, чувствуя изумленный и осуждающий взгляд Джованни да Удине, стоявшего в другом конце комнаты.
– Ну что ж, хорошо. Когда в таком случае вы сможете ко мне прийти?
