Джуди Кэролайн - Ральф де Брикассар
15
Вирджиния прекрасно знала Фанни Грин: они учились в одной школе, только Фанни была на три года моложе ее. После окончания школы их пути разошлись и больше не пересекались. Старик Саймон был пресвитерианцем. Поэтому он женился, крестил ребенка, похоронил жену по пресвитерианским традициям. Саймон настолько хорошо знал пресвитерианское учение, что нагонял ужас на церковных настоятелей, когда пускался с ними в дебаты. Правда, Старый Саймон старался не докучать им и никогда не ходил в церковь. Однако каждый пресвитерианский священник, живший когда-либо в Хайворте, старался приложить свою руку к его перевоспитанию. Мистер Риган жил в Хайворте 8 лет, но в первые три месяца пребывания на посту пастора он ни разу не мог лицезреть Старого Саймона. Тогда мистер Риган зашел к Саймону и нашел его в философской стадии опьянения, которой поначалу свойственна чувствительная сентиментальность, а уж потом следует рычание, ругательства, проклятия и богохульство. Говорили, что последняя стадия сопровождалась молитвами о бренности бытия, о греховности падения, о неминуемом божьем наказании, хотя известно было также, что Саймон никогда не достигал этой стадии. Он обычно засыпал в ее начале на коленях и начинал жутко храпеть. Во всяком случае, никто еще не сказал, что он хоть раз в жизни напился до смерти. Так и в тот раз Саймон сказал мистеру Ригану, что он — истинный пресвитерианец и заверил священника в своей независимой поддержке. Грехов, по его мнению, он не имел, и раскаиваться ему было не в чем.
— Неужели никогда в жизни вы не совершили чего-то такого, о чем вам пришлось бы впоследствии сожалеть? — поинтересовался мистер Риган.
Старый Саймон поскреб свою кустистую белую голову, прикидываясь, что задумался.
— Ну, конечно, — сказал он наконец, — было несколько женщин, которых я бы мог поцеловать, но не сделал этого. Вот этого мне действительно жаль.
Пастору больше ничего не оставалось делать, как отправиться домой.
Постоянно пьяный, Старый Саймон, однако, беспокоился о том, чтобы его Фанни была истинной прихожанкой. Он заставлял дочку регулярно ходить в церковь и воскресную школу. Верующие из прихода хорошо приняли девочку, а она, в свою очередь, стала членом миссионерской группы, наставницей девочек и общества женщин-миссионерок. Она была послушной, доверчивой и скромной девочкой. Все любили Фанни Грин и жалели ее. Она была так хороша в своей неброской, утонченной, скромной красоте, которая быстро увядала от жизни без любви и нежности. Но жалость и доброе отношение не помогли защитить Фанни от насмешек и презрения, когда разразилась катастрофа. Четыре года назад Фанни Грин отправилась в отель «Сансор», чтобы поработать лето официанткой. А осенью она вернулась совершенно другим человеком. Фанни постоянно сидела дома и никуда не показывала носа. Скоро стала очевидной и причина ее неожиданного затворничества. Той зимой у нее родился ребенок, и никто не знал его отца. Фанни крепко держала язык за зубами и никому так и не открыла свой печальный секрет. Старого Саймона спрашивать об этом было небезопасно. Сплетни и слухи возложили вину на Ральфа Данмора, потому что согласно пристрастному опросу, проведенному среди остальных служанок отеля, обнаружился факт, что никто никогда не видел Фанни ни с одним парнем. Они утверждали, что Фанни была всегда в одиночестве, не скрывали, что она сильно отличалась от других девушек. «И посмотрите, что получилось!» Девушки и сами были удивлены этим обстоятельством, хотя оно ни в коей мере не уменьшило их уважения к Фанни.
Младенец прожил год. С его смертью Фанни совсем увяла. Два года назад доктор Винер определил ей жить всего шесть месяцев, считая, что больше она со своими больными легкими не протянет. Но она все жила. Никто не приходил к ней, даже сердобольные женщины-прихожанки не заходили в дом Старого Саймона. Мистер Риган зашел раз, но узнал, что Саймона нет, а старое мерзкое чудище, мывшее пол в кухне, объяснило священнику, что Фанни никого не хочет видеть. Старая кузина к тому времени умерла, и Старый Саймон имел двух или трех горничных, которые пользовались отвратительной репутацией, но выбора не было: только такие женщины и соглашались приходить в дом, где умирала от чахотки девушка. А сейчас ушла и последняя из этих женщин, и Старый Саймон остался один, у него не было никого, кто бы мог посидеть с Фанни и помочь ему по дому. Этой бедой он и поделился с Вирджинией, обвиняя обитателей Хайворта в лицемерии и ханжестве. Причем он не стеснялся в выражениях и сопровождал свои высказывания такими смачными, меткими ругательствами и проклятиями, что, когда они достигли ушей кузины Мелисандры, она испытала настоящий шок. Неужели Вирджиния слышит это?
А Вирджиния, казалось, совсем не замечала богохульства. Ее внимание было полностью поглощено страшной участью бедной, несчастной, маленькой Фанни Грин, которая больная и беспомощная лежала в отвратительном старом доме, всеми брошенная и совершенно одинокая. И это в цивилизованном христианском обществе!
— Неужели Фанни так целыми днями и лежит одна? — взволнованно спросила Вирджиния.
— Нет, она может немного передвигаться, поесть, если захочет. Она не может работать. Это… так тяжело даже для мужчины — работать весь день, приходить домой вечером усталым и голодным, да еще и еду себе готовить. Иногда я очень жалею, что выгнал старую Мойру Таунс.
И Саймон принялся живописно обрисовывать свою прежнюю служанку.
— У нее было такое лицо, как будто оно пережило уже не одно тело. Она постоянно хандрила. Но какой у нее был темперамент! Темперамент не шел ни в какое сравнение с хандрой. Она была слишком медлительна, чтобы ловить тараканов, и грязна… ой, до какой же степени она была грязна! И я не бездоказателен. Вы не можете себе представить, что делала эта леди. Она варила джем из какого-то гнилья, ставила его на стол в стеклянных банках с открытыми крышками. Сбегались тараканы, забирались с лапами в банки. И что же она делала? Стряхивала сироп с лап тараканов назад в банки с джемом! Затем закрывала их крышками и ставила в шкафы. Тогда я открыл дверь нараспашку и сказал ей: «Убирайся прочь!» Это сокровище удалилось, и я выкидывал вслед за ней банки с джемом из этого гнилья, сразу по две. Я думал, что умру со смеха, глядя, как она бежит, уворачиваясь от своего джема, ну, а потом она всем сообщила, что я сумасшедший, поэтому больше к нам никто не заходит.
— Но за Фанни кто-то должен ухаживать, — настаивала Вирджиния, у которой из головы не шла бедная девушка. Ее совсем не беспокоило, кто готовит еду самому Старому Саймону. Ее сердце щемило за Фанни Грин.
