Серж Голон - Анжелика
– Тсс! – повелительно остановил его барон Арман де Сансе, с беспокойством оглядываясь на дверь.
И он добавил, пожалуй, с некоторой поспешностью, что его дом в распоряжении господина Рошфора и пусть гость соблаговолит требовать от прислуги все, что ему необходимо. Ужин будет через час. Пастор поблагодарил и попросил позволения пройти в отведенную ему комнату, чтобы «немного помыться».
«Неужели его недостаточно намочил ливень? – подумала Анжелика. – Странные люди эти гугеноты. Правильно говорят, что они не такие, как все. Обязательно спрошу у Гийома, разве он тоже моется по любому поводу? Наверно, у них такой обычай. Может, поэтому они все такие невеселые и обидчивые, как Люцен. Они так яростно дерут себе кожу, что она становится чувствительной и им больно. Вот и кузен дю Плесси хочет без конца мыться. Он так заботится о своем теле, что, пожалуй, скоро тоже станет еретиком. Может быть, его даже сожгут на костре. Так ему и надо!»
В тот момент, когда гость направился к двери, чтобы госпожа де Сансе показала ему предназначенную для него комнату, Жослен С обычной своей бесцеремонностью схватил его за руку.
– Еще один вопрос, пастор. Чтобы найти себе занятие в Америках, наверно, надо быть богатым или купить чин знаменщика на корабле, или, по крайней мере, право заниматься ремеслом?
– Сын мой, Америки – свободные земли. Там не требуются никакие бумаги, хотя трудиться приходится много и тяжело, да и нужно уметь защищать себя.
– Кто вы такой, чужестранец, и как смеете называть этого юношу своим сыном, да еще в присутствии его родного отца и меня, его деда? – раздался вдруг раздраженный голос старого барона.
– К вашим услугам, мессир барон, я Рошфор, пастор, хотя и не имею епархии, я возвращаюсь в родные края…
– Гугенот! – буркнул старик. – Да еще приехал из этих проклятых стран…
Он стоял на пороге, опершись на палку, гневно откинув назад голову. На этот раз он был без своего широкого черного плаща, который он носил зимой. Лицо его показалось Анжелике сейчас таким же белым, как его седая бородка. Она сама не знала, почему это так напугало ее, но поспешила вмешаться.
– Дедушка, господин пастор насквозь промок, и мы пригласили его обсохнуть у очага. Он рассказал нам так много интересных историй…
– Ладно. Не скрою, мужество мне по душе, и если враг приходит с открытым забралом, я согласен, он имеет право на уважение.
– Мессир барон, я пришел к вам не как враг…
– Избавьте нас от своих еретических проповедей. Я старый солдат и никогда не принимал участия в религиозных спорах. Это не мое дело. Но предупреждаю вас, в этом доме вы не обратите в свою веру ни единую душу.
Пастор чуть заметно вздохнул.
– Клянусь вам, я приехал из Америк не как проповедниц желающий кого-то обратить в свою веру. В лоно нашей церкви верующие и те, кого привлекает наша религия, приходят по доброй воле. Я хорошо знаю, что члены вашей семьи
– ревностные католики и очень трудно обратить в новую веру людей, религия которых зиждется на древнейших предрассудках, людей, которые одних себя считают непогрешимыми.
– Тем самым вы признаетесь, что вербуете своих приверженцев не среди порядочных людей, а среди сомневающихся, неудачливых честолюбцев и монахов, изгнанных из монастырей, которые, несомненно, придут в восторг от того, что их безнравственное поведение будет освящено церковью?
– Вы слишком поспешны в своих суждениях, мессир барон. – Голос пастора стал более жестким. – Некоторые вельможи и прелаты-католики уже приняли нашу веру.
– Не думайте, что вы открыли мне что-то новое. Гордыня может сбить с пути и достойнейших. Но в нашу пользу, в пользу католиков, говорит то, что мы находим опору своей вере в молитвах всей церкви, в наших святых и наших усопших, вы же в своей гордыне отвергаете этих посредников и возомнили, что общаетесь непосредственно с самим господом богом.
– Паписты обвиняют нас в гордыне, а себя считают непогрешимыми и убеждены, что вправе применять силу. В 1629 году, когда я покинул Францию, – продолжал пастор глухим голосом, – я был совсем молод и бежал от орд кардинала Ришелье, подвергших жестокой осаде Ла-Рошель. В Алесе был подписан мир, по которому гугенотам запрещалось владеть крепостями.
– О, это было сделано как раз вовремя. Вы становились государством в государстве. Ведь ваша цель была – признайтесь! – вырвать из-под власти короля все западные и центральные провинции Франции.
– Этого я не знаю. Я тогда был слишком молод, чтобы вынашивать столь обширные замыслы. Я понял только одно: эти новые законы противоречат Нантскому эдикту, изданному королем Генрихом IV.
Вернувшись на родину, я с горечью убедился, что все статьи этого эдикта продолжают оспариваться и извращаться с неукоснительностью, достойной лишь недобросовестных казуистов и судей. Это называется «минимальным соблюдением» эдикта. Я видел, что гугеноты вынуждены хоронить своих покойников ночью. Почему? Да потому, что в эдикте ничего не сказано о том, что похороны гугенота могут производиться днем. А коли так – пусть хоронят по ночам!
– Это должно быть вам по вкусу, ведь вы проповедуете смирение, – ухмыльнулся старый барон.
– Или взять хотя бы двадцать восьмую статью, разрешающую гугенотам открывать свои школы в тех местах, где дозволено отправление протестантской религии. Как ее истолковали? В эдикте не говорится ни о предметах преподавания, ни о числе наставников, ни о том, сколько классов должно быть в школе в зависимости от величины общины, а раз так, то решили, что вполне достаточно одного учителя-гугенота на школу и на весь город. В Маренне, например, – я это точно знаю – на шестьсот гугенотских детей полагается лишь один учитель. Вот к какому мошенничеству привела хитроумная диалектика старой церкви! – с яростью воскликнул пастор.
Ошеломленные словами пастора, все молчали. Анжелика заметила, что ее дед, человек по натуре справедливый и честный, несколько смущен этими примерами, хотя они и были ему известны. И вдруг в тишине послышался спокойный голос Раймона.
– Господин пастор, к сожалению, я не могу судить о достоверности изложенных вами фактов некоторых злоупотреблений, которые допустили в тех местах непримиримые ревнители нашей веры. Я признателен вам за то, что вы даже не упомянули о случаях, когда гугенотов – взрослых и детей – подкупали, чтобы обратить в католическую веру. Но да будет вам известно, что его святейшество папа, зная о подобных нарушениях, много раз лично беседовал по этому поводу с высший духовенством Франции и с королем. По всей стране усердно трудятся официальные и тайные комиссии, цель которых – устранить несправедливости. Я даже убежден, что если бы вы сами отправились в Рим и вручили святейшему отцу письмо с изложением приведенных вами фактов, большая часть нарушений была бы пресечена.
