Жюльетта Бенцони - Сделка с дьяволом
— Да вы меня совсем не слушаете! — с ласковым упреком заметил он. — Вас совсем не интересует революция, вот уже целый месяц сотрясающая Польшу?
— Не очень, — с улыбкой призналась она. — Думаю, я ничего не слышала.
— Это оттого, что у вас слишком громко стучит сердце. Я пытаюсь отвлечь вас от ваших забот, рассказывая о чужих. Мне казалось, что вам это интереснее, чем светские сплетни…
— Вы правы, я прошу меня извинить. Так вы говорили, что поляки взбунтовались?
— Да, наша революция многим послужила примером: сперва бельгийцы восстали против деспотизма Вильгельма Первого и союза с Нидерландами, затем Польша поднялась против России… Погодите-ка… Думаю, ваша пытка подошла к концу. Вот он!
Действительно, толпа прогуливающихся разделилась надвое, оставив посреди широкий проход, по которому медленным шагом двигался человек в шубе, высоком цилиндре и с зонтиком в руке. За ним на почтительном расстоянии шествовали трое человек. Не будь этого пустого пространства, по которому он шел, его ничто бы не отличало от других разодетых господ, гулявших по аллеям парка.
В свои пятьдесят семь лет Луи-Филипп был высоким, крепким мужчиной с полным лицом, которое вовсе не безобразили длинный нос и рот с тонкими губами, сложенными в слегка пренебрежительную складку. Его густые каштановые волосы с рыжеватым оттенком переходили в длинные бакенбарды, исчезавшие под подбородком. Жизнь не всегда улыбалась ему, были и очень тяжелые моменты, например, когда горячо любимый им отец взошел на плаху, а ему самому пришлось вести жизнь, полную лишений и скитаний по разоренной войнами Европе. Эти испытания оставили глубокий след на его челе… и на душе. Вследствие чего этому по натуре своей робкому монарху приходилось отваживаться на поступки, под которыми, наверное, мог подписаться сам король-солнце.
В данную минуту он, казалось, был вполне доволен жизнью и, улыбаясь или слегка приподнимая шляпу, отвечал на приветствия и реверансы. Время от времени он останавливался, чтобы обменяться с кем-нибудь парой слов, затем продолжал прогулку. Следовавший за ним эскорт тоже останавливался, затем пускался в путь, ни разу не нарушив дистанции.
Остановившись у бассейна, Гортензия и Делакруа смотрели на его приближение. Но вот король заметил художника и широко улыбнулся.
— А-а, господин Делакруа! — сказал он голосом, в котором сохранились командные нотки, приобретенные на полях битв. — Вот приятная встреча! Я уже собирался посылать за вами.
Художник поклонился:
— Неужели мне выпало счастье быть полезным королю?
— Конечно, конечно!
Взгляд Луи-Филиппа скользнул по фигуре Гортензии, которая поспешно присела в почтительном реверансе.
— Представьте вашу спутницу. Мне кажется, я еще не имел удовольствия встречаться с ней?
— Вероятно, поскольку вот уже несколько лет, как она покинула Париж. С позволения Вашего Величества, имею честь представить вам графиню де Лозарг, дочь покойного банкира Анри Гранье де Берни. Вашему Величеству, безусловно, знакомо это имя?
— Конечно, и банк тоже. Я счастлив, мадам, познакомиться с вами, тем более что я кое-чем обязан вашему банку. Мне будет приятно что-нибудь сделать для вас.
— Король бесконечно добр, — пролепетала Гортензия, у которой от волнения прервался голос.
Делакруа, заметив это, бросился ей на помощь:
— Мадам де Лозарг очень взволнована, сир. Боюсь, у нее не хватит смелости попросить милости у Вашего Величества.
— Милости? Какой же?
— Милости для моей самой близкой подруги, сир, графини Морозини, брошенной в тюрьму… по недоразумению.
Улыбка исчезла с лица короля, в то время как две глубокие складки пролегли меж бровей.
— В тюрьму? Какую тюрьму? Мне кажется, я никогда не слышал этого имени.
— Она в тюрьме Ля Форс, сир.
— Женщина? В Ля Форс? Что это за история?
— Именно об этом и хотела бы поведать мадам де Лозарг Вашему Величеству, — вмешался Делакруа. — Я допускаю, что место выбрано не совсем удачно, — лицемерно добавил он. — Но дело это безотлагательное, а получить королевскую аудиенцию в короткий срок…
— И вы подумали, что… случайная встреча поможет вам выйти из положения, не так ли? Наш милейший князь Талейран мог бы вами гордиться, сударь…
И поскольку вы совершенно справедливо заметили, что место выбрано неудачно, давайте продолжим прогулку, а затем вы проследуете за мной в Пале-Рояль.
Таким образом, вам сразу же будет предоставлена аудиенция, мадам. Возможно, она не будет продолжительной, но я обещаю вас выслушать…
— Я знала, сир, что король — сама доброта, — произнесла Гортензия. — Позвольте мне от всего сердца поблагодарить Ваше Величество.
— Никогда не следует благодарить, не получив желаемого, мадам. Посмотрим, что можно будет для вас сделать.
Жестом он подозвал человека из эскорта и что-то шепнул ему на ухо. Тот с полупоклоном обратился к Гортензии и ее спутнику:
— Мадам, месье, будьте любезны следовать за нами.
И так увеличившись на два человека, королевский эскорт вновь пустился в путь следом за Луи-Филиппом, который шел теперь вокруг бассейна. Гортензия не видела конца своим мучениям, так как король не спешил.
Три четверти часа спустя, все так же медленно следуя за королем, Гортензия под руку с Делакруа входила в Пале-Рояль.
Дворец герцогов Орлеанских был тогда, вне всякого сомнения, самым прекрасным и, вероятно, самым комфортабельным в Париже. После того как в 1815 году его окончательно вернули прежним владельцам, Луи-Филиппом были проведены значительные строительные работы, которыми руководил архитектор Фонтен. В итоге получился просторный и уютный дворец с великолепными деревянными панелями, окрашенными в серые и белые с золотом тона, обставленный не менее прекрасной мебелью, полный картин и других предметов искусства. Молва особенно превозносила кабинет с двадцатью пятью тысячами эстампов, коллекцию исторических полотен галереи Монпансье, а также чудеса газового освещения. Пале-Рояль одним из первых ввел у себя это новшество.
Широкая мраморная лестница с великолепной бронзовой балюстрадой, освещаемая высокими светильниками, вела в покои нового короля, занимавшие центральную часть двора. Гортензия и Делакруа поднялись по ней вслед за Луи-Филиппом, затем вошли в прихожую, уставленную банкетками красного бархата, и стали ждать столь желанной аудиенции.
Ожидание было недолгим. Всего через несколько минут за ними явился камергер и провел их в просторный кабинет, выходящий окнами на парадный двор. В этой комнате царил безраздельно стиль ампир. Его торжественная строгость, в которой угадывались могущество и исключительность прежнего хозяина, покорила бывшего герцога Орлеанского. Всегда жаждавший славы, которая осталась для него навеки недостижимой в силу его робкого и нерешительного характера, он черпал здесь, среди этого почти военного убранства, еще более подчеркиваемого прекрасным полотном «Раненый кирасир» кисти Жерико, недостающую ему энергию, которой он не мог найти в изящном и легком стиле Людовика XV. Кроме того, эта обстановка была полезна и в политическом отношении: многочисленные бонапартисты, бывшие офицеры Великой Армии и отставные чиновники Империи чувствовали себя здесь почти как дома… Единственной черточкой, выдававшей женское присутствие, был большой букет роз из оранжереи в Нейи, стоявший на круглом столике как скромный автограф супруги короля, рожденной под солнцем Неаполя и обожавшей цветы.
