Жюльетта Бенцони - Катрин и хранитель сокровищ
— Как вы сами сказали, он мне мешал. Это было неподходящее время для полумер. Возможно, вы правы, но я не пытался спасти его потому, что не видел в этом смысла.
— Что же, это действительно откровенно!
Они стояли в глубокой оконной нише. Епископ положил пуку на одно из цветных стекол, его пальцы рассеянно скользили по изгибам свинцового переплета.
— Есть нечто, что я хотел бы знать. Почему вы решили встретиться со мной? Вы должны ненавидеть меня.
— Да, я ненавижу вас, — хладнокровно ответила Катрин. — Я просто хотела поближе взглянуть на вас… и напомнить вам о моем существовании. Как бы то ни было, у меня есть причина быть вам признательной, потому что, повесив моего отца, вы избавили его от другой, не менее мучительной, но более медленной смерти…
— Что это такое?
— Смерть от разбитого сердца. Он слишком любил свою страну, короля, Париж, чтобы видеть их в руках англичан и не страдать.
В холодных глазах епископа загорелся огонек гнева.
— Англичанин имеет право управлять страной по праву рождения, как наследник королевской крови. Он наш законный повелитель, сын принцессы Франции. Он назначенный наследник, избранный своими дедом и бабкой, в то время как Бастард из Бурже7 является… авантюристом!
Его речь была прервана презрительным смехом Катрин.
— Кого вы надеетесь убедить? Не меня, конечно… себя! Ваша милость, должно быть, знает, что король Карл VII никогда не избрал бы вас главным раздателем милостыни Франции. Англичанин не столь щепетилен… он и не может им быть, у него нет выбора! Но позвольте заметить, что как служитель Господа вы не слишком стремитесь считаться с Его желаниями и признать законного короля Франции…
— Генрих VI является законным королем Франции…
Казалось, епископ был на грани апоплексического удара. Катрин улыбнулась своей самой очаровательной улыбкой.
— Ваша беда в том, что вы скорее умрете, чем допустите, что не правы. Улыбайтесь, ваша милость! На нас смотрят… герцог, в частности. Должно быть, кто-то сказал ему, что мы большие друзья.
Почти сверхчеловеческим усилием Пьеру Кошону удалось овладеть собой. Он даже смог улыбнуться, но это была вымученная улыбка, и он прошипел ей сквозь зубы:
— Будьте уверены, я не забуду вас.
Катрин слегка поклонилась и спокойно прошептала:
— Вы слишком добры. Что касается меня, то я никогда не могла забыть вашу светлость. Я с интересом буду следить за вашей карьерой.
И с этим прощальным выпадом Катрин отошла: стройная, грациозная фигурка в зеленом с белым платье, волнами развевавшемся сзади, направилась к Филиппу, который немного поодаль с явным удивлением наблюдал за нею и раздатчиком милостыни. Видя ее приближение, он направился навстречу и протянул ей руку. Никто не рискнул последовать за ними. Двор был слишком искушен в таких делах, чтобы удивляться тому, что отныне Катрин де Брази попала в центр внимания и стала единственной привязанностью герцога.
— О чем это вы так серьезно беседовали с епископом Бове? — спросил он с улыбкой. — Ты выглядела так мрачно, как прелат в Совете. Может быть, вы обсуждали некоторые места из святого Августина? Я даже не подозревал, что вы знаете друг друга…
— Мы обсуждали некоторые вопросы французской истории, монсеньор. Я давно знаю его светлость, точнее, около десяти лет. Одно время мы часто встречались в Париже… я напомнила ему об этом…
Она внезапно осеклась и вдруг, обратив на герцога наполненные слезами глаза, спросила голосом, дрожавшим от сдерживаемого гнева:
— Как вы можете пользоваться услугами… и уважать такого человека? Священника, который прошел через море крови, прежде чем достичь своего епископского трона? Вы, Великий Герцог Христианского Мира? Он жалкий негодяй!
Филипп любил, когда к нему обращались, величая этим лестным титулом, и чувства Катрин его глубоко тронули. Он наклонился к ней, чтобы быть уверенным, что его не подслушивают.
— Я знаю, моя прелесть. Я пользуюсь его услугами, поскольку он нужен мне. Но не может быть и речи о том, чтобы уважать его! Ты должна понять, что правящий принц пользуется разного рода инструментами. Теперь… улыбнись мне и давай вместе откроем бал! — И тихонько добавил:
— Я люблю тебя больше всего на свете!
Глаза и губы Катрин осветила слабая улыбка. Музыканты на галерее заиграли первые аккорды паваны. Филипп и Катрин встали в центре огромного круга, образованного гостями, которые наблюдали за ними, восхищаясь и завидуя.
Глава пятая. ПО СОИЗВОЛЕНИЮ ГОСПОДА
В день, — когда состоялись похороны Маргариты Баварской, Катрин думала, что умрет от холода и мучений.
Герцогиня умерла через три месяца после свадьбы своей дочери, 23 января 1424 года, на руках у Эрменгарды.
Филипп, все это время остававшийся с Артуром Ришмоном в Монбаре, прибыл слишком поздно, чтобы застать мать в живых, и со времени его возвращения глубокое уныние царило во дворце и в городе, повсюду в стране оплакивали герцогиню. Несколько дней спустя, в очень холодный день, бренные останки герцогини были торжественно перенесены на место последнего успокоения, под своды монастыря де Шамоль, возле городских ворот. Там были похоронены и другие члены семьи: ее муж, Жан Бесстрашный, ее свекор, Филипп Смелый, и ее невестка, нежная Мишель Французская.
Утром, когда Перрина одевала свою хозяйку к долгой церемонии, она ужаснулась бледности Катрин.
— Госпоже следует остаться дома, послав свои извинения…
— Это невозможно! Только те, кто присутствовал у смертного одра, могут прислать свои извинения и не идти на похороны. Герцог, при такой тяжелой утрате, будет просто оскорблен, — ответила Катрин.
— Но, госпожа… в вашем положении!
— Да, Перрина, — Катрин слабо улыбнулась. — Даже в моем положении.
Только двое из окружения Катрин знали, что она беременна: ее маленькая горничная и доктор Абу-аль-Хайр, который первым понял причину, но которой молодая женщина неожиданно лишилась чувств незадолго до Рождества. С тех пор состояние здоровья Катрин было неважным, хотя она и старалась это скрывать. Беременность протекала тяжело, ее мучили приступы тошноты и головокружения. Она не могла выносить запаха еды, и ароматы от котлов продавцов требухи вызывали в ней отвращение всякий раз, как ей приходилось быть в городе. Но она самоотверженно старалась как можно дольше скрыть это от своего мужа.
Со времени свадебных торжеств в ее отношениях с Гарэном наступило заметное ухудшение. На людях государственный казначей обращался к ней с, ледяной вежливостью. Дома же, в тех редких случаях, когда они встречались, либо избегал разговоров с ней, либо адресовал ей какое-нибудь резкое замечание. Катрин не могла понять его позиции. Как и весь Дижон, он хорошо разбирался в ее отношениях с герцогом. Но его раздраженная манера общения с нею вызывала у Катрин недоумение. Разве не он сделал все возможное, чтобы создать эту ситуацию? Почему же теперь он относился к ней с таким презрением? Катрин обнаружила, что его пренебрежение трудно переносить, особенно из-за того, что последние полтора месяца она почти не видела Филиппа, занятого государственными делами и бесконечными поездками. Его страстная нежность и непрестанное покровительство, которыми он окружал ее, постепенно становились необходимыми. Именно он пробудил ее тело к радостям любви, и Катрин признавалась себе, что пережила с ним незабываемые мгновения экстаза, мгновения, которые она не отказалась бы пережить вновь и вновь.
