На осколках разбитых надежд (СИ) - Струк Марина
Сердце Лены упало сначала куда-то в живот, а потом подпрыгнуло резко вверх к горлу, мешая дышать. Ротбауэр! Он все-таки разыскал ее и снова пришел за ней!
И с удивлением отметила, что в гостиной, куда ее практически протащил солдат от самой входной двери, ее ждет совсем незнакомый молодой оберштурмфюрер с темными набриолиненными волосами, так блестевшими в свете люстры над столом.
— Вы задержались, фройлян, — без приветствия и без представления обратился к Лене офицер, едва ее силой усадили на стул напротив за противоположной стороной стола. — Вы ведь заканчиваете работу в шесть, верно? И приезжаете домой в начале восьмого. А сейчас уже время к началу девяти.
— Собрание «Веры и Красоты» закончилось позднее обычного, — ответила Лена, быстро окинув взглядом комнату. Никого из Гизбрехтов в ней не было. Только офицер гестапо и солдат, застывший в карауле на пороге. Несмотря на внешнее хладнокровие, которое Лена изо всех сил старалась сохранить, ее просто разрывало сейчас от самых разных эмоций. В висках вместе с ритмом сердца отбивались вопросы.
Что произошло? Что с Гизбрехтами? Кто-то из соседей все-таки услышал звук радиопередачи «Свободной Германии»? А может, это Дитцль снова «поделился» с кем-то своими подозрениями? Ее видели, когда она прощалась с русскими военнопленными на заднем дворе? Или все-таки Ротбауэр нашел ее каким-то образом снова и вот-вот шагнет из темноты соседних комнат, улыбнется холодно и торжествующе и спросит: «Ты действительно думала, что сумела спрятаться от меня?»
Никогда еще Лена не была так рада, что действительно была на собрании нацисткой организации, а не навещала Мардерблатов в их убежище. Вопросы так и сыпались один за другим, но Лена, не раз уже подвергавшаяся подобному, была готова к этому и четко давала ответы, стараясь не затягивать с ними и не думать о Ротбауэре, затаившемся где-то. Она подробно рассказала о теме собрания (еще один крючок, распахавший ее душу — уход за младенцами), назвала имя группенфюрерин и Ильзе, с которой сидела рядом и которая проводила ее почти до окраины Нойештадта, откуда Лена поехала на велосипеде домой. Рассказала о работе, которую выполняет в редакции, о своих коллегах, с которыми сидит в кабинете (к удивлению Лены, офицер задавал вопросы и о них). Затем разговор свернул на личность самой Лены, но и тут она отвечала уверенно и четко. Только раз споткнулась — когда офицер спросил, почему в отделе кадров редакции в ее деле собраны не все документы.
— После аншлюса мы переехали в Эссен к родителям моего отца. В марте этого года после одной из бомбардировок [137] я потеряла не только документы, но и всех своих родных. Осталась только сестра матери — тетя Кристль.
— Вы делали запрос о документах для подтверждения происхождения в рейхспротекторат [138]? — хлестнул вопросом эсэсовец, резко крутя карандаш пальцами. За все время он ни разу не открыл папку, которая лежала перед ним на столе. И ничего не записывал, как когда-то делал во время Цоллер. Словно он уже заранее знал ответы Лены или они попросту не интересовали его.
Эти резкие движения карандаша не могли не заставлять нервничать поневоле, на что, судя по всему, и рассчитывал ее собеседник. Лена до сих пор не могла понять, что было причиной этого визита и такого интереса к ее персоне и чувствовала, как медленно разрушается стена, за которой она попыталась скрыть панику в глубине души.
— Пергидроль, — вдруг показал карандашом на ее ровно завитые локоны гестаповец. Ее ответ, что она подала все необходимые запросы, как только потеряла метрику и другие документы, он словно пропустил мимо ушей. — Сейчас обесцвечивают волосы только еврейки. Стараются скрыть свою жидовскую сущность.
— В моем роду одни чистокровные немцы и ни капли примеси нечистой крови! — возразила ему Лена, мысленно прося прощения у отца, русского по происхождению. Ее голос дрогнул при воспоминании о папе, и она надеялась, что офицер отнесет это на счет негодования от этого сравнения. На ум пришло воспоминание о том, как Кристль показывает ей журнал с актрисой на обложке, и Лена ухватилась за него сразу же как за ответ.
— На какую актрису вы хотели быть похожей? — последовал вопрос тут же, едва не поставивший ее в тупик. Несмотря на частые приглашения Ильзе, она была в кинотеатре всего один раз за последние месяцы. Этого было недостаточно, чтобы знать имена популярных актрис рейха. Потому Лена назвала то имя немецкой актрисы, которое запомнила когда-то. Она не ожидала, что немец вдруг резко поднимется с места, перегнется через стол и ударит ее по лицу. От этой пощечины у нее даже зазвенело в ушах. Из носа тут же потекла струйка крови, Лена почувствовала ее соленый вкус на губах.
Разве такое могло случится с немецкой девушкой? Значит, они точно знают, что она не та, за кого себя выдает. Отсюда и эти расспросы, как игры кошки с мышкой, и отсутствие Гизбрехтов в доме. Наверное, их уже арестовали, дожидались только ее…
И Лена вдруг расплакалась, стыдясь этих слез, которые срывались с ресниц и стекали по ее лицу. Ей было страшно и больно. Но еще больше — от обиды, что все закончится вот так, очередным арестом гестапо, из которого ей уже не выбраться. А значит, она никогда не узнает, был ли в лагере рядом Котя, как она подозревала после разговора с бежавшими пленными. И так и не найдет способ связаться с Катей, оставшейся в Розенбурге. И Мардерблаты… Теперь их ждет верная смерть — не важно от голода или от рук нацистов.
— Арийская девушка как будущая мать нации не должна иметь подобных желаний — быть похожей на проститутку и подстилку янки! — холодно произнес оберштурмфюрер, тряхнув рукой, чтобы поправить съехавшие на запястье при этом резком ударе часы. Лед его голоса только усилил панику и страх Лены. Поэтому она удивилась безмерно, когда офицер вдруг поднялся со своего места и, обогнув стол, чтобы встать рядом с ней, протянул ей белоснежный платок.
— Мне жаль, что я вспылил, фройлян. И жаль, что не рассчитал силы. Прошу, успокойтесь. Мне сейчас нужна ваша ясная голова, — проговорил он равнодушно. Ему пришлось нетерпеливо качнуть рукой, вынуждая ее принять платок из своих пальцев, настолько Лена растерялась сейчас. А еще, поморщившись раздраженно, указать на кровь, стекающую из носа девушки тонкой струйкой.
— Я не стану выносить предупреждений, фройлян, не переживайте. Не в этот раз. И начальник вашего отдела, и группенфюрерин Боэр дали вам только положительные характеристики, как настоящей дочери нации. Правда, вашей группенфюрерин следует тщательнее следить за моральным образом своих подопечных. А вам позаботиться о том, чтобы иметь на руках анненпас. Сейчас мы так часто разоблачаем жидов-перекрестов, фройлян, вы даже представить себе не можете. Мало ли чем обернется отсутствие этого документа. Не все могут быть столь благодушны, как я.
Позднее Лена решила, что именно слезы, которые она не смогла сдержать до самого конца беседы с оберштурмфюрером и которые, смешиваясь с кровью, все капали и капали на ткань безнадежно испорченного платья, помогли ей в тот вечер. А может, эсэсовец решил, что реши она притворяться немкой, не выдала бы себя так глупо, назвав имя Марлен Дитрих. Или его мысли были заняты другим делом, по которому он приехал во Фрайталь из Дрездена, сетуя, что ему приказали заниматься такими «пустячковыми» заданиями — опросом свидетелей и сбором данных.
— Вы когда-нибудь видели этих людей, фройлян?
Оберштурмфюрер впервые за этот вечер, открыл папку, лежащую перед ним на столе, и выложил на полотне скатерти фотокарточки. Лена не смогла смотреть на них долго и отвела взгляд в сторону, стараясь тут же выбросить из памяти то, что видела.
Мужчин на фотокарточках было сложно назвать людьми — скорее, их подобием из ночных кошмаров. Они были покрыты кровью, волосы торчали клоками, глаза заплывшие, а у одного был сломан и свернут в сторону нос, уродуя и без того страшное избитое лицо.
