Воспитанница любви - Тартынская Ольга

– Терпсихорой я уже была, – ворчала она. – Помнится, года четыре тому у меня давались живые картины. Я участвовала в одной из них. «Аполлон и девять муз» она называлась.

– А кто был Аполлоном? – с замиранием сердца спросила Вера.

Браницкая задумалась, припоминая. Заметив нетерпение в лице Веры, она рассмеялась:

– Да нет, душенька, не он. И представить невозможно: Вольский с лирой! Это Евгению более пристало, но тогда я еще не знала о его существовании. Оставим это, не помню.

Они сошлись на том, что княгиня представит на маскараде боярыню в парче и мехах, а Вера нарядится в речную нимфу или ундину. Княгиня не скупилась на затраты, портнихи шили день и ночь. Во французском магазине были заказаны цветы.

Святочные дни проходили в праздничной лихорадке, гуляньях, визитах, гаданьях. Однажды Дуняша уговорила барышню лить олово. Вере вышло что-то непонятное, однако Дуня божилась, что видит профиль Вольского. Вера только фыркнула на это, однако попыталась вглядеться в застывший рисунок. И впрямь стало казаться, что она видит тонкий нос с изящной горбинкой, слегка выпяченные губы.

– Да ну тебя! – расхохоталась девица в конце концов.

Ездили в ложу французского театра. Вера все глаза проглядела в поисках знакомого силуэта. И тут впору было смутиться: Вольский сам явился в ложу княгини, чтобы выразить почтение. Холодно кивнув неизбежному Алексееву, он любезно поцеловал дамам ручки и тотчас удалился. Вера трепетала от неожиданного волнения и разочарования. Браницкая беспечно разглядывала в лорнет публику, сидящую в партере. Казалось, ей не было дела до Вольского и переживаний воспитанницы. Белокурая голова мелькнула в ложе напротив, но Вера боялась туда смотреть, тем более лорнировать. Однако она все же разглядела величественную даму лет пятидесяти, к которой Вольский обращался с мягкой предупредительностью. Это так мало вязалось с привычным его обликом, что Вера задумалась. Кто бы могла быть сия дама?

– Варвара Петровна и ее почтительный сын, – как будто в ответ ее мыслям насмешливо изрекла княгиня.

Ну да, конечно! Это его маменька. Вере показалось даже, что она видит фамильное сходство.

Однако зазвучала музыка, занавес взвился… Театр составлял одно из любимых удовольствий Веры. Сцена влекла ее к себе с какой-то магической силой, завораживала, пленяла волшебством искусства. Причудливые декорации, чарующая музыка, прекрасные костюмы – все это в сказочном мирке сцены казалось Вере необыкновенно притягательным. «Если бы хоть раз оказаться там в лучах славы и всеобщей любви! Заставить зрителей плакать, переживать, любить вместе со мной!» Она видела себя Офелией, Орлеанской Девственницей, Федрой. А то и в легком водевиле, в балете. Забыть себя ради искусства, жить страстями выдуманных людей! Да ведь это то же, что и мечты, которым юная воспитанница любила предаваться на досуге, или книги. Волшебный край!..

Бросить все, уйти в актрисы – вот достойный удел, мечталось Вере. Ей захотелось поделиться восторгом с княгиней, и девушка уже было обернулась к ней, но, вспомнив рассказ Браницкой о любовнице князя, осеклась. Неужели все актрисы столь жалкие низкие существа, как их видела княгиня? Они не имеют семьи, дома, всегда скитаются или живут на содержании. Впрочем, положение воспитанницы ничем не лучше, вдруг горько подумалось Вере. Та же зависимость, замужество, похожее на содержание.

Девушка почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Она повертела головой по сторонам. Алексеев что-то шептал княгине, публика направила взгляды и лорнеты на сцену, где началось действо. Глаза Веры невольно устремились к ложе напротив. Верно, это только ей показалось, но в полумраке блеснуло стеклышко, и Вольский перевел лорнет на сцену. «Странно, – подумала Вера, – вот я вижу его перед собой, он есть. Это не моя обычная фантазия или герой из книги. Однако как же он далек! Трудно вообразить, что этот недоступный светский господин говорил мне о любви, даже целовал меня… Было ли это?»

При разъезде они вновь столкнулись с Вольскими. Варвара Петровна не удостоила княгиню своим вниманием, сделав вид, что незнакома с ней. Андрей ожег Веру пронзительным взглядом, но ничего не произнес, слегка кивнув и пройдя мимо, к готовому экипажу. Девушка невольно отметила его бледность, усталость черт, и доброе сердечко ее наполнилось вновь бескорыстной любовью и сочувствием любимому. «Ему отчего-то плохо, он страдает», – с грустью думала Вера, сидя в карете и следя за уплывающими огнями театра.

– Ну-с, каково же ваше решение? – неожиданно прозвучало над ее ухом.

Алексеев вдругорядь склонился к Вере так близко, что она невольно отпрянула.

– Я уж и с княгиней договорился, – прошептал он вовсе ей в ухо.

Вера затрепетала: надобно было отвечать, но что сказать этому гадкому Алексееву, если она вовсе не вольна в своей судьбе? Отказать, а что далее? У воспитанницы нет иной перспективы, кроме подобного замужества. Скрепившись душой и стараясь говорить сколь можно спокойно, бедная девушка ответила:

– Дайте мне еще немного времени. Это так непросто – решиться.

«Почему она молчит? – подумала Вера, глядя на княгиню. – Неужто и впрямь эти двое давно обо всем договорились?» Браницкая с отсутствующим взглядом смотрела перед собой, опираясь на атласные подушки и кутаясь в шубку.

– Однако я желал бы услышать ответ. Когда же? – не отставал Алексеев.

– После маскарада в Благородном собрании, – выпалила вдруг Вера, только чтобы отвязаться.

Иван Иванович же вполне удовлетворился ответом и более не донимал несчастную жертву.

И вот настал сей роковой день. Костюмы готовы, осталось только решить, надевать маски или нет. Княгиня в свое время любила интриговать под личиной, но теперь вдохновение пропало. Вера выбрала красивую полумаску с перьями, понимая, что остаться неузнанной она никак не сможет: ее выдаст присутствие княгини, которая не желает маскироваться. Все, разумеется, поймут, кто сопровождает Браницкую. Оставалось только соблюсти условность, и наилучшим решением была полумаска.

Новогодний бал начинался в одиннадцать. К половине одиннадцатого княгиня и Вера облачились в роскошные наряды и оглядывали себя в зеркале. Браницкую трудно было узнать в расшитом жемчугом кокошнике с бриллиантовыми подвесками, в парчовом сарафане и узорчатой душегрее, подбитой собольим мехом. Обе горничные руками всплескивали и без конца восклицали, разглядывая боярыню. Костюм Веры являл полную противоположность тяжелому, величественному наряду княгини. На девушке было платье из бледно-голубого серебристого газа на голубом струящемся муаре. На юбке в некоторых местах газ был подобран букетиками водяных лилий. При движении складки муара сквозь газ струились, как речная вода. Волосы Веры были убраны в античный узел, а спереди спускались к плечам чудесными локонами. В прическу тоже была вплетена водяная лилия. В руках Вера держала букетик живых цветов. Оглядев воспитанницу, княгиня произнесла:

– Остерегайся сквозняков и не выбегай на мороз разгоряченная, если не хочешь слечь в лихорадке.

С тем и поехали. Когда они скинули шубы на руки лакея и поднялись по сверкающей мраморной лестнице, Вера ахнула. Зал пестрел одеяниями всех веков и народностей, разноцветными домино в кружевах, перьями и бархатом, султанами и беретами – словом, роскошью северного маскарада, не испуганного снегами и морозами. Вера была в восторге: мимо скользила Летучая Мышь, брела Колдунья в остроконечной шляпе со знаками зодиака и с золотой палочкой в руке, проскакал веселый Арлекин… Маски закружили Веру, унесли далеко от княгини, вовлекли в свое шествие по залу. Ей что-то пищали в ухо, хватали за руки, тормошили. Ундина кружилась вместе со всеми, чувствуя, что теряет всякое соображение. Наконец она выбралась из толпы и бросилась искать княгиню. Браницкая беседовала с высоким мужчиной в черной венецианке, который показался Вере знакомым, хотя лицо его скрывала полумаска.

Стоило Вере приблизиться, мужчина растворился в толпе, однако она успела разглядеть ямочку на подбородке. Отчего он бежит от нее? Девушка не решилась ничего спросить у княгини, тем более что общее внимание привлекла пантомима, разыгранная перед самым боем часов.