Стюарт Мэри - Побеги любви
Молча он перешел на другую сторону кровати и поднял цепь. Он собирался заставить ее саму прикреплять цепь к кровати туда, куда он прикажет, но занялся сейчас этим сам, чтобы отвлечь себя. Отвлечься удалось ему ненадолго, только пока она не разделась.
Ее красная верхняя юбка лежала на полу, длинная блузка – сверху на ней. На Ровене еще оставалась тонкая нижняя рубашка, она уже подобрала подол, чтобы снять ее через голову, когда заметила, что он делает.
– Пожалуйста, не надо, – попросила она, смотря на кандалы, которые он держал в руках. – Я не буду сопротивляться. Я перенесу это.
Он не задумываясь ответил:
– Все должно быть в точности повторено.
Ровена взглянула на цепи, которые он прикрепил к углам кровати, расположенные таким образом, чтобы она не смогла сомкнуть ноги.
– Это не так, как было, – сказала она. – Различия – из-за разницы пола. Мои ноги не надо расставлять, твои должны быть расставлены.
Она закрыла глаза, представив себе живую картинку, которую вызвали его слова. Подобное за подобное. И она не могла этого избежать, не могла даже просить его милосердия, потому что Уоррик начисто лишен его. Он твердо решил сделать с ней то, что она сделала с ним.
– Ты слишком медлишь, не испытывай моего терпения – предупреждаю: у меня его немного.
Ровена сняла рубашку через голову и быстро легла в центр постели; она бы отдала что угодно, лишь бы этот смертельный страх отпустил ее.
Она легла прежде, чем он успел приказать ей, крепко зажмурив глаза, и потому могла только на слух определить, что он приблизился к торцу кровати.
– Раздвинь их.
Она тяжело вздохнула, но не решилась ослушаться его.
– Шире, – добавил он, и она послушно выполнила и этот приказ.
И все же она чуть не задохнулась от испуга, когда его пальцы обхватили ее лодыжку, чтобы надеть на нее кандалы.
Они не обхватывали ее ног тесно, а спадали с лодыжек на подъем ступни, но все же ему удалось прикрепить их к обеим ногам. С наручниками оказалось сложнее, так как они были обрезаны под его рост, и теперь их длины не хватало от угла кровати до ее рук.
– Придется внести еще одно изменение.
Огорчение сквозило в его тоне. На мгновение она понадеялась, что Уоррик оставит свою затею с цепями, но он просто привязал веревки к наручникам и связал этими веревками ее запястья. Подобное за подобное. При любом ее движении она услышит звон цепей, так же как и он слышал его, и будет чувствовать их тяжесть.
Связанная Ровена ощущала переполнявший ее ужас. Бог мой, это то, что он чувствовал? Такую беспомощность и такой страх? Нет, он не чувствовал страха, только гнев. Она бы хотела тоже испытывать это более сильное чувство, но до гнева ей было еще очень далеко. Значит, она ощущает вовсе не то же самое. Ровена не могла ни унять дрожь, ни сопротивляться его прикосновениям, ни пытаться скинуть его с кровати или зло смотреть на него. Она только надеялась, что эта разница в их ощущениях не имеет для него значения и не приведет его в еще большую ярость.
Она распахнула глаза от изумления, почувствовав во рту кляп. Она совсем забыла об этом, но он не забыл. Он отнюдь не желал слышать ее просьб, также как она не хотела слышать его, хотя причины их нежелания были различны.
Он не испытывал чувства вины, которое она испытывала тогда. Он осуществлял месть. Она же пыталась спасти жизнь своей матери.
Удовлетворение при виде ее беспомощности ясно читалось в его взгляде. Ей хотелось бы не видеть этого, также как и того, что он разделся, прежде чем воткнул кляп ей в рот. Однако видя его готовность, она испытала некоторое облегчение. Ей придется перенести только его насилие, и можно не бояться его угрозы насчет остальных. И она уже примерно знала, на что это похоже, когда он внутри нее. Это она сможет пережить.
– Ты девственна и здесь, я думаю, как ты была там, – произнес он, касаясь ее груди.
Его руки начали ласкать ее груди, и он, не отрываясь, смотрел на то, что делал. Ровена следила только за его лицом, чтобы уловить момент, когда он перестанет играться с ней. Но он больше ничего не делал. Она не чувствовала ничего, кроме прикосновений его горячих рук и удивления от того, что эти прикосновения были нежны. Да и она слишком испугана, чтобы чувствовать что-либо еще.
Он долго играл с ее грудью, сжимая мягкие соски, пощипывая и поворачивая их. Но когда в итоге он нахмурился, Ровена подумала, что умрет сейчас от страха. Она не знала, что он хмурится оттого, что ему ничего не удалось добиться от нее: ее соски так и не напряглись в ответ на его ласки, ни разу, ни хоть на чуть-чуть. Все еще хмурый, что ужасало ее, он протянул руку между ее ног и ввел палец внутрь.
Она охнула от неприятного ощущения. Он еще сильнее нахмурился.
– Итак, ты не хотела бы испытать тот стыд, который испытывал я? Думаю, нет.
Опять угроза, но в чем она заключается? И нельзя спросить его. Ей было совершенно непонятно, что так не нравится ему и какой стыд она не испытывает. Она согласна испытать все, что он хочет, лишь бы исчезла эта угрожающая складка на его лице. Но она не может ничего сделать.
Ровена начала дрожать, не так сильно, как перед тем, когда боялась, что Уоррик убьет ее, но достаточно, чтобы он это заметил и прорычал:
– Закрой глаза, черт возьми. Ты достаточно боишься меня, но мне не надо сейчас, чтобы ты реагировала каждый раз, когда я хмурю бровь, не сейчас. Я не сделаю тебе ничего такого, чего ты не сделала мне. Так что прекрати бояться. Я приказываю.
Он сошел с ума, если думает, что она может перестать бояться, что бы он там ни приказывал. Он, наверное, сумасшедший, поскольку, по его же словам, хочет, чтобы она его боялась – но не сейчас. Какая разница – Боже правый? Однако он приказывает. Но как, Боже, как она может выполнить это приказание жестокого лорда?
Ровена закрыла глаза. По крайней мере в одном он прав – она реагирует на неудовольствие, написанное на его лице. И даже страх перед тем, что он может сотворить с ней, был не таким сильным, как тот, когда она видела эту хмурую складку. То, что он начал делать дальше, стало зеркальным отражением того, что она делала с ним. Он продолжал гладить ее – но теперь не только грудь, а и все остальное.
Она прекратила бесплодные попытки понять, зачем он это делает. Его руки не были неприятны, и ей нравилось, как он ее трогает. Понемногу она начала расслабляться, ощущать и еще что-то, кроме страха – мягкость его рук, теплое дыхание, когда он наклонялся близко к ее телу, или приятное щекотание, когда он касался ее чувствительных зон.
Она уже настолько расслабилась к тому моменту, когда его губы прильнули к ее груди, что ее мгновенный испуг тут же ушел. Затем ее охватил жар, груди поднялись, соски выпрямились. Она не сопротивлялась наплывшему чувству. Это напоминало ей довольной приятные ощущения, которые она испытывала, когда ласкала его. Чувствовал ли он то же тогда? И чувствует ли теперь?
