Стюарт Мэри - Побеги любви
Минуты шли, потом еще минуты, а он все не поворачивался в ее сторону. Ровена перестала дрожать и несколько раз глубоко вздохнула. Ее пытка все же начнется не прямо сейчас, не здесь. Он велел привести ее сюда, чтобы запугать и отомстить. Жертва стала мстителем.
– Ты успокоилась?
Успокоилась? Придется ли ей когда-нибудь стать спокойной? Она кивнула, но потом сообразила, что он не видит ее, потому что не обернулся к ней, когда спрашивал.
– Ну, да.
– Хотя это мое право, но я не собираюсь убивать тебя.
Ровена не сознавала, что находится в еще большем напряжении, чем он. Только после этих слов она смогла расслабиться и с облегчением откинулась на матрас. В нынешних обстоятельствах она не могла даже поверить, что ей может так повезти, и чувствовала почти благодарность к нему за то, что он это сказал. Ведь он мог бы…
Но Уоррик еще не закончил свою речь.
– Ты будешь наказана, без сомнения. Но мои требования будут по правилам – око за око, подобное за подобное. – Он повернулся, чтобы посмотреть, как она реагирует на его слова, но, увидев полное непонимание в ее взгляде, объяснил: – Поскольку ты и твой брат хотели отнять мою жизнь, если бы я от вас не сбежал, то твоя жизнь принадлежит теперь мне, и я ценю ее невысоко. Как вы со мной обращались, так и я буду с тобой. Ты имела месяц отсрочки только потому, что я должен был удостовериться, удалось ли тебе добиться того, чего хотела. Мы оба знаем сейчас, что удалось. Поскольку этот ребенок – моя плоть, которую ты отняла у меня, то и он будет отнят у тебя, когда родится.
– Нет, – спокойно сказала она.
– Нет?! – взорвался он. – Это плоть от плоти моей, и ты мне ее возместишь.
Боже милостивый, как ей убедить его, если он в таком состоянии, когда любое возражение приведет его в ярость. Он в таком гневе, что, кажется, желает удушить ее на месте. Но нельзя позволить ему переносить свою месть на ребенка.
Она продолжала тихо, надеясь, что он прислушается:
– Я ношу его, я буду его рожать, и я хочу, чтобы он был мой, поскольку нет никаких причин к тому, чтобы он не стал моим.
– Никогда он не будет твоим. Ты будешь не более чем сосудом, который его носит до рождения.
Он не кричал, нет, он сказал это слишком спокойно.
– Зачем он вам нужен? – воскликнула она. – Для вас он будет просто бастардом. У вас что, мало других таких?
– То, что мое – мое, точно так же, как ты теперь – моя, и я буду делать с тобой то, что я хочу. Прекрати этот спор, иначе ты немедленно пожалеешь.
С такой угрозой приходится считаться. Она слишком далеко завела его, не надо было сейчас так настаивать. Она должна лучше узнать Уоррика, пока она в нем ничего не понимает. Но время покажет, а теперь время у нее есть. Время он ей предоставил и предоставил ей жизнь. Потом можно будет вернуться к этому вопросу, потому что он для нее слишком важен. Но пока она подождет.
Ровена спустилась с кровати и встала рядом с ней. Она удивилась, что ее вообще положили сюда, когда он так ее ненавидит. И у него есть право на презрение. Но ей бы хотелось, чтобы он попытался посмотреть на все случившееся и ее глазами, но он явно не может. Для него не имеет значения, сожалеет ли она о том, что произошло, и ему наплевать, что она не хотела ничего подобного. Ведь она все же сделала это. Конечно, она заслуживает расплаты, которую он потребует.
Ровена опять почувствовала напряжение под его ледяным взглядом. Он сказал:
– Меня не удивляет, что у тебя не хватает ума, я имею в виду твой план сохранить за собой Кирк…
– Это план Гилберта, а не мой.
– Ты еще больше показываешь свою тупость. Никогда не прерывай меня. И никогда не пытайся оправдываться передо мной в том, что ты сделала. Не Гилберт приходил и насиловал меня…
Он был слишком разъярен, чтобы продолжать. Ровена вновь испугалась, потому что Уоррик даже потемнел лицом.
– Я очень сожалею! – выпалила она, понимая, что это совершенно не подходящие к ситуации слова, но Ровена просто не знала, что вообще говорить.
– Сожалеешь? Ты еще больше будешь сожалеть. Я тебе обещаю. Но ты выводишь меня из себя. И я с трудом узнаю тебя в одежде. Сними ее.
16
У Ровены перехватило дыхание. Она нахмурилась от ужаса. Фулкхест сказал «око за око», под этим подразумевалось, что он изнасилует ее также, как она его. И это доставит ей не больше удовольствия, чем тогда. Но зачем такой способ наказания, если он так ненавидит ее, что вряд ли она его возбудит? Хотя, конечно, отомстить – самое важное для него. Это ей уже понятно. Но раздеваться при нем…
– Я могу помочь тебе…
Опять угроза, непонятно какая, звучала в его голосе. Но у нее не было желания выяснять, что это за угроза.
– Нет, я сама, – сказала она шепотом.
Она отвернулась, чтобы развязать свой пояс, но он тут же подскочил к ней и развернул обратно, больно сжимая ее плечи. Как только Ровена делала что-то не так, он опять приходил в ярость. Но она не понимала, почему.
– Ты знаешь, я должен смотреть, как ты раздеваешься, это разжигает мой аппетит. Для того ты и раздевалась передо мной тогда. Кто бы тебе это ни посоветовал, он посоветовал правильно. Но запомни: если я не смогу выполнить то, что задумал из-за того, что ты будешь плохо предлагать мне себя, то ты поплатишься. Тебе не отвертеться от мести, потому что, если ты возбудишь меня, то я приведу кого-нибудь другого – нет, сотню других. Я сомневаюсь, что ты разочаруешь их, как разочаровываешь меня.
Ровена встретила его взгляд, когда он отступил от нее. Хоть бы знать, на самом ли деле он может так поступить или это пустые угрозы. Он выглядел достаточно жестоким, чтобы выполнить сказанное. Но ведь он хотел око за око, а если он будет смотреть, как ее насилуют другие, это ведь не то же самое? Или то же?
Она бросила пояс на пол и начала быстро расшнуровывать завязки корсета. Она не станет рисковать с ним, зачем нарываться на столь устрашающие последствия. Ровена пыталась вспомнить, что ей говорила Милдред, но подобной ситуации советы камеристки не касались. В комнате было очень светло, ее щеки пылали от стыда, пальцы не слушались ее. Она знала, что ни в коей мере не соблазнительна в данный момент.
Уоррик, однако, уже был возбужден. Ее страх возбуждал его, в этом все дело. Не румянец на ее щеках. Не ее девическая неловкость. И не ее маленькое, исключительно хорошо сложенное тело, которое помнил и которое будет опять принадлежать ему. Он с сожалением понял, что больше не может позволить себе дольше смотреть на нее, если намеревается выполнить все, что планировал.
Молча он перешел на другую сторону кровати и поднял цепь. Он собирался заставить ее саму прикреплять цепь к кровати туда, куда он прикажет, но занялся сейчас этим сам, чтобы отвлечь себя. Отвлечься удалось ему ненадолго, только пока она не разделась.
