Синтия Хэррод-Иглз - Флёр
Коме жены, он испытывал великую страсть к кулинарии и драгоценностям.
— Кухня — это искусство, — заявил он Флер во время их первой продолжительной беседы. — Оно эстетично до крайности. Все остальные виды искусства заражены материализмом. Но в кулинарии окончательный продукт носит уникальный, весьма эфемерный характер. Это искусство, существующее ради самого искусства.
— У меня об этом было иное представление, — возразила Флер.
— Конечно другое! Какое имеет отношение такая молодая леди, как вы, к кулинарии? Это последняя страсть, снедающая мужчину средних лет, когда все остальные уже остыли. Вы, такая нежная, такая стройная и красивая, можете лишь с грехом пополам это осознать. Что вы знаете о поэзии специй, сметане или трюфелях? Разве способны вы оценить торжество мужчины над силами природы, которого он достигает с помощью изысканного суфле?
Флер, отказавшись от борьбы, рассмеялась.
— Да вы меня просто поджариваете!
— Разумеется, — признался Полоцкий, не скрывая яркого блеска в глазах. — Только чуть-чуть! В вашей стране, мадемуазель, еда может стать страстью только через много лет. Мою вторую страсть вы можете оценить по достоинству. Я — ювелир по профессии, хотя свое состояние нажил торговлей. Но я имею отношение к изумруду Полоцкого. Вот почему я официально нахожусь здесь.
— Конечно, конечно! Как глупо с моей стороны, что я до сих пор не догадалась. Я с нетерпением ожидаю того момента, когда смогу его увидеть? Он на самом деле прекрасен?
— Это воплощение красоты. Но существует красота разных типов. Ваша, например, мадемуазель, — это совершенно другое. Мне хотелось бы заручиться привилегией создать драгоценный камень специально для вас — что-то из ряда вон выходящее, изысканное. Думаю, что подойдет сапфир. Никто, кроме русских, не понимает красоты сапфиров. Если вам понадобится парюра из сапфиров, то окажите любезность, обратитесь ко мне!
— Обещаю вам с превеликой радостью, — рассмеялась Флер.
— Вы, конечно, можете сколько угодно подшучивать надо мной. Но в один прекрасный день вы выйдете замуж, и вашему супругу, состоятельному человеку, захочется подарить вам такие драгоценные камни, которые не уступят вашей красоте. Боюсь, как и большинство молодых людей — а вы наверняка заключите брак с молодым, — он захочет осыпать вас бриллиантами и золотом. — Вздохнув, Полоцкий покачал головой. — Это все равно что залить тягучим соусом нежнейшее филе палтуса! Но вы не позволяйте ему этого сделать. Непременно вспомните разговор с папашей Полоцким и скажите ему: «Нет, нет, мне нужны только сапфиры, ничего кроме сапфиров!»
— В таком случае он должен быть по крайней мере лордом!
— Лордом и великой личностью. Или тем и другим. Вам нельзя выходить за заурядного человека.
— Я никогда не выйду замуж, — покачав головой, ответила Флер.
Полоцкий только улыбнулся на это.
— Нет, вы обязательно выйдете замуж, — доверительно заметил он, — поскольку такая красота, как у вас, требует почитания. У вас должен появиться возлюбленный, а так как вы, с одной стороны, девушка романтическая, и практически мыслящая, с другой, — это редкое, абсолютно очаровательное сочетание, — то вы непременно выйдете за него.
— Если вы имеете в виду великого человека, то приятнее стать его любовницей, это куда больше волнует. Разве мужчинам не веселее с любовницами?
— Абсолютно нет, — возразил не моргнув Полоцкий. — Нет большего счастья, мадемуазель, когда вы вступаете в брак со своим любовником. Помяните мое слово.
В честь открытия Всемирной выставки день первого мая был объявлен общенациональным праздником. С рассветом на небе не было ни облачка, однако легкий морозец пощипывал щеки. Повисшие над парками и общественными садами полоски утреннего тумана вскоре растаяли под лучами восходящего солнца. Все предвещало чудесный день.
Полоцкий поднялся очень рано и в начале седьмого поехал в Хрустальный дворец. Там ему вместе с другими участниками предстояло пройти через последний лихорадочный период перестановки экспонатов и удаления с них слоя пыли. Многие экспонаты из России еще не были выставлены для обозрения публики; только недавно доставили сюда сто тридцать ящиков с товарами, которые задержались в скованном льдами Балтийском море. Распаковано было совсем немного. Фредерик отправился вместе с ним, пообещав вернуться к завтраку.
Завтрак назначили на восемь утра, и сэр Фредерик решил пораньше выйти из дома, чтобы захватить лучшие места. Продажа билетов — по три гинеи для джентльменов и по две для леди — шла наперебой, и цены на них подскочили до двадцати тысяч, когда было объявлено, что их владельцы смогут присутствовать на торжественной церемонии открытия. Венера ворчала по поводу того, что правительство держит в напряженном ожидании всю страну ради открытия какой-то выставки, но она сама быстро собралась, разоделась, не упуская ни малейшей детали в своем туалете. Когда в восемь утра Флер вошла в столовую, тетушка уже восседала там за столом.
— Где ты запропастилась, дитя мое? — встретила она племянницу, вероятно до крайности довольная сама собой. — Ну, что ты сегодня надела? Да, вполне приличное платье. Нужно признаться, у тебя отменный вкус.
Флер остановила свой выбор на платье цвета весенней зелени с рукавами «три четверти» и юбкой с тремя оборками, отделанными зеленой тесьмой, более темного оттенка. Под ним она надела вышитую батистовую блузку с высоким воротником, рукава которой с двойными манжетами доставали ей до запястий. Она, оглядев себя еще раз, с удивлением повернулась к Венере.
— Мне, конечно, следовало бы поблагодарить вас, тетушка, за комплимент, но так как вы сами сформировали мой вкус, ваша похвала обращена самой себе.
— Прекрасный выпад! — пробормотал сэр Ранульф.
— Чепуха! Может, я и старалась воспитать у нее хороший вкус, когда Флер была ребенком, но за последние десять лет она с успехом сама во всем разбиралась. Ты, конечно, наденешь шляпку цвета морской волны? — спросила она. — С розовой атласной подкладкой?
— Да, тетушка, — покорно ответила Флер, садясь на свое место и с благодарностью поглядывая на Диккенса, подошедшего, чтобы налить ей кофе. — Нет, я ничего не буду есть, спасибо. Только один тост.
— Утонченный вздор! Боюсь, как бы ты позже не упала в обморок от истощения, — предостерегла ее Венера, приступая к ветчине, почкам и яйцам, намазанным маслом. Она всегда возражала против моды, согласно которой леди должны есть столько же, сколько птички.
— На таких грандиозных мероприятиях никто не знает, когда удастся что-нибудь перекусить.
