Джейн Остен - Разум и чувства
– Марианна, как всегда последовательна. Вы видите, – сказала Элинор, – она не изменяет себе.
– Но, только немного стала серьезней, чем была, – заметил Эдвард.
– Нет, Эдвард, – сказала Марианна, – Не вам меня упрекать. Вы сами-то не очень веселы!
– Почему вы так подумали? – ответил он, посмотрев на нее, – Я ведь никогда и не был весельчаком.
– Так же, как и наша Марианна, – сказала Элинор, – Я вряд ли смогу назвать ее «живчиком», хотя она очень горяча, очень запальчива во всем, чтобы не делала. Но она вовсе не хохотушка.
– Думаю, что вы правы, – ответил он, – но я всегда ее считал веселой.
– Я тоже часто ошибалась, истолковывая ту или иную черту характера, – продолжала Элинор. – Со стороны люди с живым воображением всегда кажутся нам более грустными или веселыми, гениальными или бездарными, чем они оказываются на самом деле. И мне трудно объяснить, почему это так. Беда в том, что часто человек ведет себя так, как о нем судят, и очень редко, по своей истинной сути.
– Да, это так, Элинор, – сказала Марианна, – Я думаю, что всеми нами, в конечном счете, правит чужое мнение и что наша способность давать оценку другим была милостиво дана свыше только с одной целью – умело управлять соседями. Ты сама только что об этом сказала!
– Нет, Марианна, никогда! Я никогда не хотела подчинить себе других. Единственное, что я всегда пыталась навязать людям, так это нравственные ценности. И ты не переубедишь меня в обратном. Я признаю, что виновата перед тобой. Я пыталась повлиять на тебя. Но разве я когда-то заставляла тебя действовать в угоду чужому мнению?
– Вам никогда не удастся включить вашу сестру в глобальный план улучшения общей цивилизованности, – сказал Эдвард, – Получилось ли у вас что-нибудь хоть раз?
– Эффект был прямо противоположным, – ответила Элинор, глядя на Марианну.
– Теоретически, – продолжал он, – я полностью на вашей стороне. Но практически, я, несомненно, ближе к вашей сестрице. Я не люблю защищать себя. Но я от рождения застенчив, и поэтому часто выгляжу стесненным, хотя не испытываю при этом никакого смущения, а просто нахожусь в состоянии своей естественной неуклюжести. Я часто думаю, что по своей природе я должен ограничиться только близким кругом знакомых друзей, так как ничтожно себя чувствую в кругу незнакомых или известных людей.
– У Марианны нет такого алиби невежливости, как у вас, застенчивость ей не знакома.
– Она слишком хороша собой, чтобы быть застенчивой, – заметил Эдвард, – Робость – идет от нашего несовершенства. Если бы я был уверен в том, что мои манеры превосходны, я бы не был так застенчив!
– Но вы, стали бы неискренним, скрытным человеком, – заметила Марианна.
Эдвард внимательно посмотрел на нее:
– Скрытным? Разве я скрытен, Марианна?
– Да, и очень.
– Я вас не понимаю, – вдруг воскликнул он, покраснев, – Скрытен, но как, и в чем? В том, что я вам рассказал? Почему вы так предположили?
Элинор с удивлением смотрела на его неожиданную бурную реакцию и постаралась всё перевести в шутку:
– Разве вы недостаточно знаете мою сестру, чтоб понять, что она имеет в виду? Разве вы не знаете, что она каждого обвиняет в скрытности, если он только не говорит также много, как она?
Эдвард ничего не ответил. Но серьезность и задумчивость снова вернулись к нему, и некоторое время он сидел у камина молча.
Глава 10
Элинор с большой тревогой наблюдала за подавленным состоянием своего гостя. Радость от его приезда для нее омрачилась тем, что сам он, казалось, не испытывал от этого почти никакой радости. Было ясно, что он несчастен. Элинор объясняла его депрессию прежним чувством, которое, без сомнений, она когда-то разбудила в нем, хотя почему он не спешил с признанием, было ей непонятно. Она стала волноваться, а любит ли он ее по-прежнему? Уверенность таяла с каждым часом. Былая нежность в его взоре появлялась лишь на миг, и снова уступала место холодности.
На следующее утро он спустился к завтраку раньше, чем миссис Дэшвуд и Маргарет. Элинор уже была в столовой, а Марианна, всегда готовая содействовать их счастью, насколько это было в ее силах, поспешила под каким-то предлогом оставить их наедине. Но не успела она подняться и на несколько ступенек, как хлопнула дверь и, оглянувшись, к своему удивлению, увидела, что Эдвард вышел в коридор следом за ней.
– Пойду, проведаю своих лошадей в деревне, – сказал он, – так как вы еще не готовы к завтраку, я скоро вернусь.
Эдвард вернулся в прекрасном расположении духа. По пути он не мог отвести взгляд от уютных уголков Бартона, которые чередовались один за другим, а из деревеньки на холме открывался такой потрясающий вид, что он долго обменивался впечатлениями с Марианной, которая, наконец-то нашла с ним общую тему для разговора. Найдя благодарного слушателя, она начала подробно описывать свое собственное отношение к окружающему миру и подробно расспрашивать о том, что его поразило в окрестностях Бартона, но Эдвард прервал ее:
– Давайте не будем заходить так далеко, дорогая Марианна. Вы же помните, что я ничего не смыслю в пейзажах, и совершенно не чувствую живописи. Склоны холмов я называю «крутыми», хотя для вас они – «смелые», их растительность мне кажется колючей и неказистой, а для вас она – «необычная и бурная», а отдаленные объекты я вообще не вижу, хотя они для особо одаренных – «тающие вдали». Поэтому давайте остановимся на том, что я вам уже рассказал, этого вполне достаточно. Итак, эту местность я считаю прекрасной, холмы крутыми, леса густыми, долины уютными, луга богатыми, стойла для волов многочисленными. Это описание полностью совпадает с моими представлениями о том, какой должна быть долина, не только прекрасной, но и плодородной. Я осмелюсь назвать ее и живописной тоже, потому что она вам нравится. Я также охотно верю, что она полна скал и выступов, серых болот и зарослей. Но это все укрылось от меня. Я не разбираюсь в живописи.
– Вы, действительно, в ней не разбираетесь, но зачем же этим бравировать?
– Могу предположить, – сказала Элинор, – что здесь Эдвард из одной крайности бросается в другую, так как считает, что многие люди чересчур восхищаются прекрасным, больше, чем чувствуют на самом деле. И так как ему противны такие претензии, то он представляется более безразличным к красивым видам, чем это есть на самом деле. Он просто привередливый и притворный.
– Да, это абсолютная правда, – сказала Марианна, – восхищение природой в обществе превратилось в банальность. Каждый претендует на чувственность и старается описать увиденное с подчеркнутым вкусом и изяществом. Ненавижу банальность во всех её проявлениях. И никогда не поддерживаю такие беседы, потому что не нахожу слов, чтобы объяснить им, что значит «избитый» или «банальный».
