Джейн Фэйзер - Тень твоего поцелуя
Стюарт терпеливо ждал, меряя шагами узкую приемную
– Их величества примут вас немедленно, лорд Нилсон.
Он отвернулся от окна и, не отвечая на поклон стражника, вошел в обшитый панелями зал, где на возвышении, под балдахином цвета Тюдоров, восседали Филипп и Мария. У их ног, за длинным совещательным столом, расположились члены совета Филиппа и, конечно, Симон Ренар. Все выжидающе уставились на Стюарта, но никто не предложил ему сесть.
Он встал у торца стола и низко поклонился их величествам, прежде чем удостоить придворных кивка.
– Мадам, сир, милорды, я принес новости.
– Надеюсь, приятные, – лениво протянул Руй Гомес.
– Насколько мне известно, леди Нилсон беременна, – объявил Стюарт, хотя слова застревали в горле. Общее нескрываемое презрение просто ощущалось в воздухе, хотя его нельзя было сравнить с тем, что сам он испытывал к себе при ползя к ним с этой позорной исповедью.
– И ее состояние подтвердил врач? – осведомилась королева, слегка подавшись вперед.
– Нет, мадам. Ее камеристка.
– И разумеется, сама леди Нилсон.
– Пока еще нет, мадам, – со все возрастающей неловкостью пробормотал он, ощущая, как в ложбинке между ключицами, под крахмальным воротником, собирается пот. – Я успел только поговорить с камеристкой. Жена пока ничего мне не говорила.
– Что же, надеюсь, вы не слишком поспешили уверить нас в ее беременности, – вмешался Симой Ренар, постукивая по столу отягощенными перстнями пальцами.
– Камеристки такие вещи обычно узнают первыми, – заверил Гомес. – Но я предлагаю, милорд, немедленно получить заключение доктора и потолковать с женой. А до этого мы подождем праздновать.
Его холодный взгляд леденил кровь. Стюарт выпрямился и впервые с тех пор, как столкнулся с наглостью своих мучителей, смело ринулся в бой.
– Не стоит сомневаться, сэр, – огрызнулся он. – И теперь я попросил бы заверений в том, что Гейбриел будет освобожден от своих обязанностей на службе у вашего величества и получит разрешение покинуть дворец, как было условлено.
Симон Ренар насмешливо поднял брови:
– Ах да… ваша игрушка. Но куда он пойдет? Нищий музыкант… да его заживо съедят в лондонских трущобах!
На белом как полотно лице Стюарта двумя бриллиантами сверкали глаза.
– Я сумею снабдить его средствами, – пообещал он.
Губы Ренара изогнулись в едва заметной усмешке.
– Разумеется, разумеется, – медленно кивнул он, поворачиваясь к сидевшим за столом. – Однако мы считаем, что ваш приятель будет в большей безопасности под нашим покровительством. Разве не так, милорды?
– На некоторое время, – согласился Гомес, вкрадчиво улыбаясь.
– Милорды, я требую…
– Требуете, сэр? – воскликнул Филипп, поднимаясь. – Советую помнить, что у нас имеются свидетели таких преступлений, как извращение… содомия… и ересь. – Голос слегка дрожал от переполнявших его эмоций. – Смертный грех, осуждаемый Господом, – провозгласил он с неожиданной силой. Глаза загорелись фанатичным огнем. – Достаточно одной моей подписи, чтобы послать такого человека к палачу, но прежде отдать в руки тех, кто наверняка сумеет убедить его раскаяться в содеянном.
– А вместе с ним и всех соучастников в мерзком акте мужеложства, – вставил Руй Гомес, перегибаясь через стол. В отличие от королевских глаза его светились холодным расчетом политика.
Стюарт понял, что снова проиграл. И не промолвил ни слова, дожидаясь разрешения их величеств удалиться. Королева надменно кивнула, отпуская его. Он поклонился и спиной попятился к выходу.
Оказавшись за дверью, он вытер платком лоб. О, как ему сейчас необходим Гейбриел! Нужно убедиться, что он цел и невредим и улыбается своей чудесной, мягкой улыбкой, извлекая нежные звуки из лиры. Необходимо, как воздух, обнять его, любящего и страстного. Только тогда Стюарт изгонит ужасающие образы, терзавшие его в зале совета: вопящий Гейбриел на дыбе, на колесе, с изломанными конечностями, горящий на костре. Они способны сделать это. И сделают.
Но он не посмел отправиться в помещение для музыкантов, где отдыхает сейчас Гейбриел перед началом вечерних развлечений. Они встречались только вне стен дворца, в маленькой таверне, где к постельным забавам любого рода относились с безразличным пожатием плеч при условии, что это безразличие хорошо оплачивалось. Стюарт ненавидел эту грязную, провонявшую крысиную нору, но сейчас, не задумываясь, отдал бы целое состояние за пять минут наедине с Гейбриелом.
– Сегодня, – пообещал он себе. Сегодня они будут вместе.
После ухода лорда Нилсона в зале совета воцарилось недолгое молчание. Первой заговорила королева: горячо, напористо, с непривычным блеском в глазах.
– Милорды, мои врачи заверили, что я ношу ребенка.
– Счастлив поздравить вас, мадам! – воскликнул успевший опомниться Ренар. – Новости действительно поразительные. Теперь, сир, люди будут относиться к вам совсем по-другому. Их неприязнь исчезнет, стоит лишь распространиться слухам о скором появлении на свет маленького принца или принцессы. Наследник трона, дитя их любимой королевы! Никаких недовольств, никаких народных восстаний!
– Мои подданные… наши подданные действительно будут рады известию, дорогой сир, – кивнула Мария, улыбаясь мужу. – Ах, как давно в Англии не рождался здоровый крепкий наследник трона! – И, слегка коснувшись живота, добавила: – Здоровый мальчик…
Филипп встал и, низко склонившись перед женой, взял ее руку и поцеловал.
– Благороднейшая из всех дам, вы наполняете мое сердце не только радостью, но и невыразимой благодарностью. Но я сам поговорю с врачами. Мы должны убедиться, что все признаки благоприятны и они знают, как ухаживать за вами.
Нежась в лучах внимания мужа, наслаждаясь его неподдельным беспокойством, королева снова улыбнулась и величественно покинула зал совета.
– Тем не менее не стоит забывать о нашем плане, – мягко напомнил Руй Гомес. – Необходимо позаботиться и о второй даме
– Дон Аштон за ней присмотрит, – со спокойной уверенностью ответил Ренар. – Мы вполне можем оставить леди Нилсон в его руках.
– Совершенно верно, – кивнул Гомес. – Вы сами обсудите это с ним или позволите мне?
Глава 7
– Король, должно быть, очень доволен, – заметил Лайонел с широкого каменного подоконника, на котором примостился, чтобы немного охладиться на свежем ветерке, дующем с реки.
Его тон был достаточно почтителен и ровен, и все же Симон Ренар неожиданно задался вопросом, не почудились ли ему нотки сардонической иронии в голосе Аштона. Посол вдруг вспомнил, что и в прошлом ему казалось нечто подобное. Разумеется, рассказ о мужчине, сумевшем за один месяц обрюхатить двух женщин, в обычных кругах был бы встречен поднятыми бровями и неодобрительными взглядами, но тут речь шла о делах государства и вопросах крайней важности. К такому нельзя относиться как к непристойной шуточке.
