Маргарет Джордж - Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная
Это было немыслимо — направить ко мне вольноотпущенника. Да, таков ответ на моего посланника-учителя: Октавиан решил найти кого-нибудь рангом еще ниже. Если так пойдет и дальше, я не удивлюсь, когда ко мне отправят раба.
— Да, госпожа. Я получил свободу по милости моего бывшего хозяина, а ныне покровителя, императора Цезаря Divi Filius.
— Ты имеешь в виду Октавиана? — не упустила я возможности съязвить.
— Как угодно госпоже, — отозвался Тирс, нерешительно улыбнувшись.
Его глаза отличались удивительной голубизной.
— Но твоему господину вряд ли понравится, что ты с такой легкостью уступаешь его титулы.
Посланец снова улыбнулся.
— Мой господин далеко, а ты здесь. Я хочу угодить тебе и не собираюсь говорить ничего, что бы тебя раздражало. Если имя Октавиан приятнее для твоего слуха, используй его.
Надо же, какое миролюбие! Интересно, он действует в соответствии с полученными указаниями? По плану Октавиана?
— Приятнее всего для моего слуха было бы сообщение о том, что Октавиан оставил в покое меня и мое царство и отбыл обратно в Рим. Но вряд ли мне доведется такое услышать. Где он сейчас?
— В Ашкелоне.
В Ашкелоне. С этим городом у меня связаны драгоценные воспоминания, он много для меня значил, а теперь там угнездился мой враг. Как больно!
— Он готовится к переходу через Синайскую пустыню.
Это было сказано спокойно, без надменности или угрозы в голосе.
— С тем, чтобы потом штурмовать Пелузий, — сказала я.
Пелузий представлял собой ключ к Египту, его восточные врата. Если крепость падет, путь на Александрию будет открыт.
— Таков его план, госпожа. Боюсь, ты и без меня о нем знаешь.
— В это время года в пустыне стоит страшная жара, и вам придется совершить двухдневный переход без воды, — заметила я. — Между Риноколурой и Пелузием нет ни одного колодца.
— У нас есть верблюды.
— Не можете же вы пить воду из их горбов.
— Нет, но они могут нести бурдюки с водой.
— Но не на двадцать легионов.
— Каждый солдат тоже понесет воду.
— Хватит препираться. Я говорю, что путь трудный, ты отвечаешь, что тебе это известно. Что ж, хорошо. Трудности всегда сопутствуют войне, но именно поэтому лучше всего вовсе обойтись без боевых действий. Я жду ответа Октавиана на наши предложения и полагаю, что ты доставил его.
Манеры молодого вольноотпущенника мне нравились, и я не сочла наш наполовину шутливый спор за обиду.
— Да, госпожа. — Он мелодично усмехнулся. — Доставил, но не в письменном виде. Я должен изложить ответ устно.
— Ну?
— Что касается требования Антония, то оно похоже на неудачную шутку. — Тирс и вправду выглядел озадаченным. — Поединок… как это можно обсуждать? Мой командир отклонил столь нелепое предложение, сказав, что, если Антоний хочет умереть, для того есть много способов.
Я внутренне поморщилась: конечно, какого еще ответа можно было ждать? Он одновременно и оскорбил Антония, и высмеял его.
— Понимаю, — сказала я, давая понять, что тема исчерпана. Чем меньше об этом говорить, тем лучше. — А мои предложения?
— Да, теперь о них. Насчет того, что ты уступишь Египет без боя, если получишь обещание не превращать страну в провинцию Рима и передать трон твоим детям. Тут… есть что обсудить.
— Я могла бы напомнить ему, что Рим уже овладевал Египтом, когда его… приемный отец Цезарь победил в Александрийской войне. Однако Цезарь проявил мудрость и не аннексировал страну. Он рассудил, что лучше оставить ей самостоятельность. Может ли его политический наследник отрицать мудрость божественного Цезаря?
Я хотела узнать мнение Октавиана. Почему бы этому человеку не высказать его?
— Цезарь сохранил Египту свободу, потому что сам был пленен — тобой. И он вернул тебе то, что уже получил. — Посланец умолк, словно не решался продолжать, но потом договорил: — А славный наследник Цезаря император Октавиан не настолько невосприимчив к твоим чарам, как может показаться.
Такого поворота я не ожидала. Какая умная ловушка! Правда, Антоний тоже однажды намекал, что Октавиан будто бы ко мне неравнодушен.
— Неужели? — осторожно уточнила я.
— Да, хотя это и не бросается в глаза. — Похоже, Тирс верил тому, что говорил. — Более всего он желает получить возможность доказать тебе свою дружбу.
Это вызвало у меня смех. Дружба!..
— Это в знак дружбы он объявил мне войну и назвал меня блудницей?
— Подчас чем сильнее чувства, тем беспощаднее маскирующие их слова, — галантно ответил Тирс.
— О, в силе его чувств я не сомневаюсь. Только чувства это враждебные, а не дружеские.
— Ты не права. Дай ему возможность доказать свои добрые намерения. Сложи оружие и приветствуй его в Египте, как ты приветствовала Цезаря. Тогда он сможет явить свою доброту тебе и твоим близким.
— Это произойдет до или после того, как я выдам ему Антония?
— Забудь об Антонии, — сказал посланник. — Он человек конченый и не стоит упоминания, когда речь идет об отношениях между великими владыками.
— Понимаю.
К сожалению, это действительно было так. А вот желание Октавиана привести меня к покорности и задобрить можно обернуть в свою пользу, если я добьюсь встречи с ним, сохранив в безопасности свои сокровища.
— Итак, позволь мне еще раз обрисовать ситуацию. Октавиану нужна не я, а мои сокровища. Он должен расплатиться с солдатами, которых уже не первый год кормит обещаниями. Но он ничего не получит, пока не примет мои условия. Я уничтожу сокровища. Пойдем, я покажу тебе, как это будет сделано.
Я встала и сошла со ступеней трона.
— Если бы ты приняла его, как Цезаря, он проявил бы большую уступчивость.
На что он намекает? На то, что мне не мешало бы пригласить Октавиана в свою постель?
— Будь он столь же прям в своих деяниях, как Цезарь, мы пришли бы к согласию.
— Ты молода, — со вздохом промолвил Тирс. — Не пора ли распроститься со старым мужчиной, никак не соответствующим твоему очарованию?
— Но если дело в возрасте, Октавиан вряд ли сочтет меня очаровательной. Я старше его.
— Неужели? — прикинулся удивленным Тирс. — А выглядишь совсем юной.
— Должно быть, я хорошо сохранилась благодаря магии, которой, если верить Октавиану, увлекаюсь. Так или иначе, мне он видится почти ребенком.
— О, моя госпожа, он уже давно зрелый муж, ему тридцать три. В этом возрасте Александр умер. Кто бы назвал Александра ребенком?
— Он дитя вечности, как подобает богу, — сказала я. — Пойдем.
Я решила отвести его в мавзолей и показать свой выкуп.
