Виктория Холт - Гордость Павлина
Я не смогла сдержаться, потому что все это было так ничтожно по сравнению с тем, что случилось со мной, с тем, что Десмонд исчез и его подозревают в краже дорогого опала.
Все были в ужасе. Еще никто никогда не говорил так с мамой.
Отец довольно грустно сказал:
— Ты должна быть более почтительна с матерью, Джессика.
А я крикнула:
— Пора ей тоже быть сдержаннее по отношению к нам. Мы потеряли Оукланд. Это чудесный дом. Но в мире есть гораздо худшие горести, чем та, что наша семья живет в Дауэр Хаузе.
Затем я разразилась слезами и выбежала из комнаты. Уже в дверях я услышала, как мама сказала:
— Джессика просто невозможна.
Сославшись на головную боль, я провела весь день в комнате, которую делила с Мириам. Это был ужасный день, а ночью я все рассказала сестре, потому что должна была с кем-нибудь поделиться своим горем. Она ужаснулась. Многого она не поняла, но она помнила, что одна из служанок «попала в беду», как это называли, и ее выгнали, отослали домой, навеки лишенную чести. Она повторяла «навеки лишенную чести» до тех пор, пока я не начала плакать. Что делать? В этом был вопрос. Ни я, ни, естественно, Мириам не находили ответа. Когда я пыталась объяснить ей свое состояние, она, казалось, понимала, но я знала, что она поддержит маму и все ее сочувствие исчезнет.
Я понимала, что семье надо все открыть до того, как это станет очевидным для всех. Сначала я все рассказала Ксавье. Хотя он всегда казался далеким, я чувствовала, что он поймет меня скорее, чем остальные. Я вошла к нему в комнату в мрачный январский день, когда небо было покрыто снежными облаками.
Выслушав, он некоторое время молча смотрел на меня, как будто думал, не сошла ли я с ума. Но он был добрым. Ксавье всегда был добрым. Я ему рассказала все: как я подружилась с Беном Хенникером и встретила Десмонда, как мы собирались пожениться и как Десмонд исчез.
— Ты уверена, что у тебя будет ребенок? — спросил Ксавье.
Я сказала ему, что уверена.
— Мы должны знать определенно. Тебе нужно пойти к врачу, — сказал он.
— Только не к доктору Клинтону, — закричала я в страхе.
Он посещал нас долгие годы, и я знала, что он будет потрясен. Ксавье понял меня и сказал, что поведет меня к врачу, который не знает нас. Он так и сделал. Когда подтвердилось, что у меня будет ребенок, Ксавье сказал, что придется рассказать обо всем родителям. Долго скрывать было невозможно, и мы решили сообщить им, не откладывая. Странно, но когда женщина ждет ребенка, у нее появляются силы. Так было и со мной. Сердце мое было разбито, я потеряла Десмонда, но во мне росла какая-то новая надежда. Из-за ребенка. Даже объяснение с родителями не расстроило меня так, как я предполагала. Ксавье держал себя спокойно и твердо, он был добр ко мне. Он сказал маме и папе, что хочет им кое-что сообщить, и мы вчетвером вошли в гостиную.
Ксавье закрыл дверь и тихо сказал:
— У Джессики будет ребенок.
Воцарилось молчание. Я думала, что сейчас от криков задрожат стены. Отец казался озадаченным. Мама смотрела на нас.
— Да, — сказал Ксавье, — боюсь, что это так, и мы должны решить, что делать.
Мама закричала:
— Ребенок! Джессика! Я этому не верю.
— Это правда, — сказала я. — Мы собирались пожениться, но произошел несчастный случай.
— Случай! — крикнула мама, преодолев свое изумление. — Что ты говоришь? Это невозможно.
— Это случилось, мама, — ответил Ксавье, — поэтому давайте обсудим, что лучше предпринять.
— Я хочу все знать. Я не могу поверить, что моя дочь… — продолжала кричать мама.
— Это правда, доктор подтвердил мою беременность.
— Доктор Клинтон, — в испуге прошептала мама, бледнея.
— Нет, врач, который не знает нас, — уверил ее Ксавье.
Мама повернулась ко мне, как разъяренная тигрица. Она наговорила мне много горьких слов. Я не помню их, я старалась не слушать эти упреки. Я продолжала думать о ребенке. Я хотела этого ребенка и думала, что при всех моих горестях он будет много значить для меня. Затем мама взялась за папу. Она сказала, что это его вина. Если бы он не был таким беспомощным, мы до сих пор жили бы в Оукланде и к этому отвратительному рудокопу не приезжали бы его друзья, чтобы совращать глупых девчонок. Вот что бывает, когда живешь рядом с такими людьми. Теперь у меня появится незаконнорожденный ребенок. В семье Клэверингов никогда не было такого позора.
— О мама, ты ошибаешься, был, — сказала я. — Ричард Клэверинг делил свою любовницу с Карлом II…
— Как будто это одно и тоже, — с негодованием сказала она.
— Но был один незаконнорожденный, его сын женился на своей кузине и вошел в нашу семью.
— Замолчи, ты, девка. Мы опозорены, и все это из-за твоего отца…
Она неистовствовала еще долго, и я знала, что она будет такой всю жизнь. Я старалась не слушать и говорила себе, что Десмонд вернется. Все раскроется и уладится.
Что нужно предпринять, решил Ксавье. Даже и подумать было немыслимо о том, что у меня будет незаконный ребенок. То, что я беременна, можно скрывать еще несколько месяцев, может быть шесть. Платья носили широкие, и еще долго будет незаметно. Ребенок появится в июне. В апреле родители уедут со мной в Италию. Мы скажем, что папа обеспокоен маминым здоровьем. Мы должны будем продать серебряный поднос и чашу, которую подарил Георг IV одному из наших предков. Это ценные вещи, и у нас будут деньги на путешествие и на рождение ребенка. Мое дитя родится в Италии, а когда мы вернемся, то скажем, что мамино недомогание оказалось беременностью, о чем она и не подозревала, потому что в ее возрасте не бывает обычных симптомов. Таким образом, мы сможем вернуться с ребенком и избежим скандала.
Как я была несчастна все эти месяцы! Мы сняли на небольшой срок виллу во Флоренции.
Флоренция с дворцом Медичи, с золотыми огнями!
При других обстоятельствах я была бы в восторге. Я пыталась забыться, представляя, как брожу по этим улицам с Десмондом. Когда я увидела в витрине магазина на знаменитом мосту опалы, я отвернулась, не в состоянии смотреть на них. За несколько недель до родов мы поехали в Рим, и там родилась моя девочка. Это было в июне 1880 года, и я назвала ее Опал. Мама сказала, что это глупое имя и она выберет другое.
