Элизабет Фэрчдайл - Возвращение лорда Рэмси
Что же они будут делать в течение этих двадцати четырех часов?
Подумав об их расставании, она словно заново почувствовала на талии тепло его руки, когда он обнял ее, помогая выйти из кареты, а рука, обтянутая новой перчаткой, казалось, загорелась от жара его прощального поцелуя.
Этот легкомысленный молодой человек, прикасавшийся к ее обнаженному телу в таких местах, в каких никто к ней не прикасался, убедивший ее, что в ее силах вообразить сад, в котором она сможет расслабиться, этот человек выиграл у нее двадцать четыре часа ее времени. Что же он попросит ее сделать в эти часы, которыми сможет распоряжаться так, как ему захочется? Пульс Пруденс словно сошел с ума. Попытается ли он прикоснуться к ней? Поцеловать ее? От этой мысли сердце ее застучало как бешеное. Вздохнув, она завела руки за спину и принялась расстегивать платье. Вильнула бедрами, и платье соскользнуло на пол. Сбросив вечерние туфли, она переступила через платье. Весь вечер она, не желая признаваться в этом даже самой себе, мечтала о прикосновениях Легкомысленного Рэмси. Странно, что она не могла избавиться от этой мысли, хотя из всех мужчин, с которыми ее знакомили, один только Рэмси не позволил себе прикоснуться к ней неподобающим образом – в этом умозаключении она, конечно, не учитывала их первую встречу наедине. Понсонби грубо схватил ее за бедро. Принц и двое из его приближенных задержали ее руку в своей дольше положенного при церемонии представления. Еще какой-то гость, имя которого она забыла, пьяно набросился на нее, когда вся их компания выходила из Павильона. И Чарльз и Ру Рэмси с похвальной быстротой встали на ее защиту.
Только один момент приходил ей на ум, когда она думала о Рэмси и о воздействии на нее его прикосновений. Это было, когда он протянул руку за спинкой ее стула, собираясь ткнуть Понсонби вилкой. Прохладное шуршание его шелкового рукава при соприкосновении с ее кожей было – она не могла этого отрицать – ей приятно. Закрыв тогда глаза, она с наслаждением вдохнула запах его одеколона – запах сандалового дерева – и испытала чувство вины. Она не отстранилась от него, снова открыв глаза, хотя он наклонился так близко, что она могла бы пересчитать все коричного цвета ресницы, обрамлявшие серо-зеленые глаза.
Он заметил, что она смотрит на него, и вопросительно поднял одну бровь. Она, вспыхнув, опустила глаза. Правой рукой он ухватился за край стола, а левую завел ей за спину. Эти сильные, загорелые, знакомые с физическим трудом пальцы, лежащие на белой скатерти, прикасались к ее телу, исследовали, ощупывали его. Что бы она сделала, если бы его рука, а не рука Понсонби стала ласкать ее под столом? Порочность собственных мыслей обеспокоила Пруденс. Подобные мысли доведут ее до беды.
Тряхнув головой, Пруденс наклонилась и стала развязывать подвязки на чулках. Только сейчас она заметила на полу рядом с платьем белый бумажный квадратик. Кто-то просунул ей под дверь записку. Она подняла записку и подошла к окну. Лунного света было вполне достаточно, чтобы она могла прочесть ее, не зажигая лампы. Слова плыли вверх со страницы, словно шепот в темноте:
«Пру, не удовольствовавшись твоими письмами, я решил приехать в Брайтон и своими глазами посмотреть, как идет лечение, прописанное доктором Блэром.
Мне повезло: я снял комнату прямо над твоей.
Тимоти».
Пруденс нетвердой походкой отошла от окна, руки ее дрожали. Тим здесь? Он находится прямо над ней в эту самую минуту? Он отправился в Лондон по делам в тот же день, когда они с миссис Мур уехали из Джиллингема в Брайтон.
Мысль о том, что он последовал за ней, и о всех последствиях его приезда лишила ее сил. Подойдя к кровати, она упала лицом вниз на пуховую перину и обняла ее, как любовника. Потом, задыхаясь, перевернулась на спину и испуганно воззрилась в потолок. Он здесь, чтобы увидеть ее. Это была прекрасная и ужасная новость. Пруденс страстно хотела увидеть Тимоти. В мечтах она представляла, как он приезжает в Брайтон и они проводят время только вдвоем, но разница между мечтой и реальностью была слишком велика. На Пруденс мгновенно обрушились воспоминания, которые она подавляла неделями в попытке забыть собственное недостойное поведение.
Однажды поздно ночью он поймал ее в коридоре, одетую только в тонкий хлопчатобумажный халат и прозрачную ночную сорочку, которую отдала ей Эдит, после того как беременность изменила ее фигуру. Пруденс не слишком-то беспокоилась о том, приличный ли у нее вид, когда вышла из своей комнаты и направилась в комнату, где лежали медленно выздоравливающие после болезни дети. Была глубокая ночь, и у нее были все основания предполагать, что только она проснулась, услышав плач раскапризничавшегося ребенка.
Предполагать что-либо, не зная наверняка, – вещь, как она убедилась, весьма опасная.
– Пруденс, милая моя Пруденс, потанцуй со мной, любовь моя. – Язык у него немного заплетался. Поймав ее за руку, он притянул ее к себе, дохнув на нее бренди.
– Я не твоя любовь, кузен, – запротестовала она. Дыхание у нее сразу стало неровным, а сердце забилось быстрее, когда он, держа ее в объятиях, увлек подальше от детской и от ее комнаты и поближе к своей.
– Но ты правда моя любовь, Пру. – Несмотря на бренди, у него хватило ума говорить шепотом. – Ты меня любишь. Я знаю. Я видел это в твоих глазах. – Он наклонился к ней и заглянул в глаза своими покрасневшими и мутными глазами. – Да! – Он кивнул. – Любовь и сейчас там.
Ее удивило, что он знает об этом. Она и правда была влюблена в Тимоти Маргрейва, но считала, что хорошо скрывает свое недозволенное чувство. Она и муж кузины иногда обменивались взглядами, но больше никогда ничего не было.
Но сейчас он был готов пойти дальше, это было очевидно. Воспользовавшись ее удивлением и отсутствием сопротивления, он довел ее, кружа в танце, до двери своей комнаты. Здесь он остановился и поцеловал прямо в губы. Она ощутила на его губах вкус алкоголя. Значит, он опять пил в пабе «Касл», где после неудачных родов жены проводил большую часть вечеров.
– Ты думала, я не знал? – хрипло прошептал он ей в ухо.
Она затрясла головой, стараясь противостоять рукам, которые, нежно погладив ей спину, спустились к округлости ягодиц.
– Нет-нет, ты не должен! – запротестовала она, прижимаясь спиной к стене.
– Я знаю, я небезразличен тебе, – наслаивал он. – Я наблюдал, как ты ухаживала за Джейн и Джулией во время их болезни, как ухаживала за Эдит после ее неудачных родов. Я видел сочувствие в твоих глазах, когда твоя кузина отвернулась от меня, будто я был виноват в обрушившемся на нас несчастье. Не отворачивайся от меня и ты, милая Пруденс. – Он поднял руку и погладил ее по щеке. – Не отказывай мне в любви, которая, как факел, горит в твоих глазах.
