Нэн Райан - Буря в песках (Аромат розы)
— Они тебе не понадобятся, — заверил его великан и подтолкнул сопротивляющегося парня, одетого только в белую ночную рубашку, босого, к выходу.
— О, пожалуйста, пожалуйста, сеньор Гранжер, — взмолился старший Родригес, умоляюще сложив руки. — Я знаю, из-за чего все это. Мальчик невиновен. Он обнимал юную сеньориту только для того, чтобы защитить ее от ужасной песчаной бури. И ничего больше. Ничего!
— Извини, старик, — гигант был глух к мольбе отца. — Я выполняю приказы, так же, как и ты. — Не говоря больше ни слова, он вытолкнул юношу в темноту раннего утра. Другой мужчина сидел верхом на лошади неподвижно и молчаливо.
Панч Добсон, вторая тень Баррета МакКлэйна, сонно зевнул и натянул широкополую шляпу на голову. Первые проблески рассвета на горизонте обрисовали силуэт всадника.
Из аккуратной веревки, привязанной к седлу, Панч Добсон проворно размотал плетеный аркан, завязывая страшный узел, чтобы сделать петлю. Он явно собирался накинуть ее на заспанного мексиканского юношу. Покрутив петлей над его головой два или три раза, Панч опустил ее, и она упала прямо на молодого Родригеса, прижимая его длинные руки к бокам. Панч раздраженно взглянул на старого Педро Родригеса, который в этот момент навалился на его мускулистое левое бедро. Слезы хлынули по его морщинистым щекам. Педро умолял:
— Senor, рог favor, мальчик ничего плохого не сделал! Возьмите меня, накажите меня! Он ведь еще ребенок!
Панч Добсон вздохнул:
— Ребенок, говоришь? Лучше бы твоему щенку научиться держать свои поганые руки подальше от девушки, на которой собирается жениться Баррет МакКлэйн. Проклятье, я скорее суну руку в гнездо гремучих змей, чем коснусь ее мягкой белой кожи.
— Нет, пожалуйста! — Педро вцепился в большую ногу Панча, но тот лишь пришпорил лошадь и поскакал на ней, волоча за собой связанного юношу, который то и дело подпрыгивал от ударов о землю.
— Dios, нет! — бешено закричал Педро, теряя разум. Он бросился вслед за ними и обхватил сына руками.
— Не надо, отец, — закричал Джоз. — Все будет в порядке. Иди спать. Не беспокойся.
С душераздирающими рыданиями отец цеплялся за него, кричал что-то в отчаянии. Теперь всадник направил коня рысью, заставляя связанного юношу и вцепившегося в него отца ускорить бег, чтобы не упасть. Зная, что его шестидесятидвухлетний отец не может бежать так быстро, Джоз крикнул ему:
— Я люблю тебя, отец! Не беспокойся. — И отцепил руки старика. Педро упал на землю с глухим звуком, от которого в груди стеснило дыхание. Когда он, наконец, пришел в себя, его любимый сын казался уже только едва видимым пятнышком на тусклом горизонте. Он проворно бежал между двумя огромными всадниками, как будто стремился побыстрее достичь места, где его должны были наказать.
Его густые волосы развевались вокруг лица, рот был широко открыт, он судорожно хватал им воздух.
Джоз Родригес мчался по каменистой земле с веревкой поперек туловища в промокшей от пота ночной рубашке. Куда он бежит и что произойдет с ним потом, когда они доберутся до выбранного его мучителями места, Джоз не знал. Он знал только, что пока он в сознании, он должен удержаться на ногах. Он не мог допустить, чтобы эти два задиры волокли его по земле. Он ведь мужчина. Он гордый мексиканский мужчина, и до последнего вздоха сохранит достоинство, присущее его ни кем не покоренному народу.
Странное трио вскоре оставило далеко позади окраинные постройки Тьерра дель Соль. По высохшему высокогорному пастбищу они поднимались все выше, казалось, к самым небесам, где полыхал рассвет. Легкие Джоза пылали, а ноги ослабели, и он не видел ничего, кроме отдаленного плоского плато. Его похожая на блюдце вершина поймала в этот миг первый луч восходящего солнца.
Мучители Джоза направлялись прямо к этому маленькому оголенному уступу. Как только юноша сморгнул пот и песок с глаз, он увидел: два высоких столба, вырубленные из кедра, поднимались из песка бок о бок на расстоянии нескольких футов. Они были поставлены здесь недавно. Джоз много раз проезжал мимо, но этих столбов раньше не было.
Аза Гранжер пришпорил своего большого жеребца и направил его прямо к этому месту. Панч Добсон, проявляя некоторую жалость, замедлил бег своего коня, как только они начали подниматься на плато. Но даже и теперь изможденный спотыкающийся юноша, которого он тащил за собой, должен был осторожно выбирать, куда ступать избитыми о камни босыми ногами, чтобы не упасть. На вершине Джоза поставили прямо посередине между двумя возвышающимися столбами из кедра.
Его легкие готовы были разорваться от непомерной усталости, а ноги были все в синяках и кровоточили. Джоз тяжело дышал и кашлял и мысленно возблагодарил небо, что они, наконец, достигли места назначения. Его ослабевшие ноги могли не выдержать дальнейшего напряжения, а это унижало его достоинство. Он был готов принять любое наказание, которое приготовили для него эти два великана. Хотя Джоз и надеялся в душе, что самое тяжелое было уже позади. Что могло быть хуже, чем бежать босиком между двумя мощными лошадьми, несущимися вскачь?!
Панч Добсон спешился и подошел к Джозу, постепенно сматывая веревку. Аза Гранжер медленно сполз со спины своего жеребца и присоединился к нему. Никто из них не заговаривал с Джозом, и Джоз тоже не задавал вопросов. Когда с него сняли лассо, он потер ноющие рубцы, оставленные веревкой, которые горели под ночной рубашкой. На молодом лице не отразилось ничего, и он не проронил ни звука. Юноша лишь поморщился, когда с него сорвали тонкую рубашку, и она упала на песок.
Джоз стоял, стараясь, чтобы зубы не стучали, а сердце не колотилось так громко. Он прикусил губу, пока его темные глаза изучали лицо Азы Гранжера, который плотно обматывал концы веревки вокруг запястьев юноши. Наконец тонкие руки Джоза были подняты высоко над головой и привязаны к столбам. Аза отступил назад, чтобы полюбоваться своей работой. Потянув разок за одну туго натянутую веревку, затем за другую, великан кивнул своему напарнику, что он удовлетворен — парень надежно привязан.
Аза отошел, скрестив руки на массивной груди, и стал ждать. Панч Добсон вытащил сигару из нагрудного кармана, закурил и выпустил струю дыма. Он тоже ждал. Ждал и Джоз. Его руки были больно стянуты веревками и подняты так высоко и широко разведены, что мускулы растянулись на его оголенной смуглой спине. Его ступни болели от долгого бега через кустарник и по песку. Джоз стоял, широко расставив ноги, чтобы поддерживать свой вес. Чувствуя свою беспомощность и стыдясь наготы, он стоял, обратив залитое краской лицо на восток, мысленно спрашивая себя, не в последний ли раз он видит восход солнца. Чувства его раздвоились. Ребенок, все еще живший внутри, хотел заплакать и молить о помощи; мужчина же, который сформировался совсем недавно, запрещал делать это. Если он должен умереть здесь, обнаженный и униженный за какой-то проступок, который он, сам того не желая, совершил, то он умрет без детских слез и стенаний.
