Энн Жирар - Мадам Пикассо
– Это не просто слова, мсье. И другим тоном я не могу с вами разговаривать, потому что мои мысли идут от сердца, какими бы глупыми и наивными они ни казались для такого человека, как вы.
– Они трогают меня. Ты трогаешь меня так, как не случалось уже очень давно.
– А ты оскорбляешь меня, когда сидишь здесь в присутствии твоей жены.
– Dios, она мне не жена!
– Конечно, такое сравнение ниже твоего достоинства.
– Откуда тебе знать, что ниже моего достоинства и на что я способен? – отрезал он.
Фернанда мгновенно отреагировала на повышение тона Пикассо и посмотрела на них. Ева почувствовала, как заливается краской. Ее сердце забилось с угрожающей частотой. Возможно, она была не готова к этому. Она еще никогда не чувствовала себя такой беззащитной и униженной. Если бы она могла вернуть ту ночь, ах, если бы… Но в тот момент, когда эта мысль пришла ей в голову, она поняла, что даже если бы та ночь повторилась тысячу раз, она бы все равно отдалась Пикассо. Это была самая восхитительная ночь в ее жизни.
Никто из них больше не произнес ни слова до конца представления. Наконец они вышли на оживленный бульвар Рошешуар вместе с остальными зрителями. Уже горели уличные фонари, и каждый отбрасывал конус янтарного света, через который они проходили. Вечер был теплым, и парижане неторопливо прогуливались. Луи как будто случайно положил руку на плечо Евы, когда они шли по улице Мортир, но в этом жесте было что-то собственническое, а вовсе не дружеское. Впрочем, она заставила себя не отстраняться от нее, потому что вдруг захотела, чтобы Пикассо приревновал ее.
– Приглашаю всех зайти к нам и немного выпить, – объявила Фернанда, шагавшая впереди, облокотившись на руку Аполлинера. – Теперь мы живем в прекрасном месте, и я обожаю принимать гостей. Вы знаете, что Пабло снял мне квартиру на бульваре Клиши. Все, кто что-то значит в Париже, живут именно там.
– Не думаю, что это хорошая идея.
– О, мастер наконец-то сказал свое слово! – воскликнула Фернанда с драматическим жестом. – Пикассо так не думает. Что само по себе есть утверждение, не слишком далекое от истины.
– Полегче, Фернанда, – предупредила Жермена.
Ева встряла в пикировку между двумя женщинами, хотя понимала, что они гораздо лучше знают особенности характера Пикассо.
– Все нормально… может быть, в другой раз.
– По́лно вам, мадемуазель Умбер. Нет другого времени, кроме настоящего. В Париже нужно хвататься за любую возможность, и Пабло отлично умеет это делать. Расскажи им, Пабло! Поведай, каково быть мастером!
– Перестань, Фернанда, – простонал он в ответ.
– Con calma, mi amigo[15], – произнес муж Жермены. Даже не зная испанского, Ева понимала, что друг Пикассо просит его не устраивать сцен, свидетелями которых они не раз становились раньше.
– Мастер портить настроение другим людям, – сквозь зубы прошипела Фернанда.
– Не стоит его подзуживать, – убеждала Жермена, и Еве вдруг захотелось немедленно сбежать отсюда.
Положение становилось все более напряженным. Луи еще крепче вцепился в плечо Евы. Оба чувствовали, что назревает ссора.
– Стоит ли говорить о том, как он подзуживает меня? – горячо прошептала в ответ Фернанда.
– Тебя? – выкрикнул Пикассо, быстро приблизившись к ним сзади. – Я дал тебе все, о чем ты когда-либо просила!
– Давайте-ка все успокоимся, пока еще не поздно, – предложил Рамон, пытаясь сгладить неловкую ситуацию. – Думаю, нам нужно выпить.
– Блестящая идея, – одобрил Аполлинер.
– Я бы предпочла опиум, – шаловливо заметила Фернанда.
– Тебе прекрасно известно, что этому больше не бывать.
– Не решай за меня, Пабло, – парировала Фернанда.
– Я могу сказать тебе то же самое, mi сorazón?[16] – резко бросил он.
Вместо квартиры Фернанды они отправились в кафе «Сиреневый хуторок»[17] на бульваре Монпарнас, модное заведение, где по вечерам собирались молодые интеллектуалы. Они собрались у длинной стойки бара из красного дерева, где молодые парижане в белых фраках и галстуках и женщины в элегантных платьях дегустировали разные напитки. Скорее всего, эти посетители собирались в оперу или недавно пришли оттуда.
Пикассо наклонился к Еве.
– Я начал рисовать тебя сразу же после твоего ухода, – сказал он, нарушив трескотню разговоров и звяканье тарелок.
– Ты зря тратишь время, – ответила она, пряча взгляд.
– О, я очень ценю свое время, – заверил он и мгновенно стал серьезным. Потом, оглянувшись по сторонам, спросил: – Тебе понравилась книга?
Фернанда уже открыто флиртовала с Луи, и Еве показалось, что она довольно пьяна.
– Сильветта использует ее в качестве подпорки для двери.
– О, Сильветта.
– Ты ее тоже соблазнил, да? – дерзко поинтересовалась Ева в тот момент, когда к ним подошел Аполлинер.
– Я слышал, вам нравятся мои стихи, – добродушно заявил он, непринужденно втиснувшись между ними, как человек, разделяющий двух незнакомцев посреди толпы.
– Да.
– А есть ли среди них те, которые нравятся больше других?
«Знают люди, что время их судит, / Но надежда любить по пути /Нам позволила руки сплести. / Что сулила цыганка, то будет». Эти стихи всегда казались мне очень личными.
Ева заметила искру ревности в глазах Пикассо и втайне порадовалась этому.
– Вы помните наизусть?
– Лишь несколько строф. «Срываю вереск… Осень мертва… / На земле – ты должна понять – / Мы не встретимся больше. Шуршит трава… / Аромат увядания… Осень мертва… / Но встречи я буду ждать»[18].
– Я поражен, мадемуазель.
– Посмотри, Апо, готов ли наш столик, – требовательно проворчал Пикассо. Казалось, он совершенно не обращал внимания на Фернанду и на то, что происходило между ней и Луи на дальнем конце барной стойки.
– Я должен снова встретиться с вами. Позвольте мне написать ваш портрет.
– Стать вашей натурщицей, как в прошлый раз? Думаю, нет.
– Неужели это действительно было так плохо, мадемуазель Гуэль? – настаивал Пикассо, наклонившись так близко, что она ощущала его дыхание у своей шеи, как и прилив теплого, первобытного влечения, тут же возникшего между ними.
Ева подняла бокал и сделала глоток. Когда она увидела, как дрожит ее рука, то медленно опустила бокал на стол в надежде, что он ничего не заметил.
– Я ведь не знала, что вы с кем-то живете, – наконец сказала она.
– А я не знал о вашей невинности и неопытности, так что мы оба находились в невыгодном положении.
Ева не ожидала, что он окажется настолько хитроумным, а его присутствие будет таким обворожительным, особенно в толпе людей, когда его любовница находилась лишь в нескольких шагах. В обществе Пикассо Ева чувствовала себя стесненно, но сейчас она была достаточно рассержена, чтобы не поддаваться на его изощренные уловки.
