Джулия Куинн - Мистер Кэвендиш, я полагаю..
— Вы должны остаться, — сказал он, ненавидя звук своего голоса, выдававшего усталость. — Нам нужно… — О господи, он едва мог поверить, что говорит это. — Мы должны во всем разобраться.
Одли ответил не сразу, а когда ответил, казался измученным в той же степени, что и Томас.
— Кто–нибудь может объяснить, пожалуйста… — он сделал паузу, сжав пальцами виски. Томас отлично понял этот жест. Его собственная голова раскалывалась на мелкие кусочки.
— Кто–нибудь может объяснить генеалогическое древо? — наконец спросил Одли.
— У меня было три сына, — решительно начала вдова. — Чарльз был самым старшим, Джон — средним, а Реджинальд — последним. Ваш отец уехал в Ирландию только после того, как Реджинальд женился — на ее лице отразилось отвращение, и Томас почти закатил глаза, когда она кивнула в его направлении — на его матери.
— Она была простой горожанкой, — продолжил Томас, потому что, черт возьми, это не было тайной. — Ее отец владел фабриками. Просто кучей фабрик. — Ха, какая ирония. — Теперь они принадлежат нам.
Вдова не прерывала его, вместо этого она наблюдала за Одли.
— Нам сообщили о смерти вашего отца в июле 1790 года. Спустя год мой муж и старший сын умерли от лихорадки. Я не болела. Мой младший сын больше не жил в Белгрейве, таким образом, он тоже избежал болезни. Чарльз не был женат, и мы полагали, что Джон умер, не оставив потомства. Поэтому Реджинальд стал герцогом. — После небольшой паузы вдова пробормотала: — Этого никто не ожидал.
И тут все повернулись и посмотрели на Томаса. Изумительно. Он промолчал, отказываясь даже намекнуть на то, что она заслуживает ответа.
— Я останусь, — наконец высказал свое решение Одли. И хотя казалось, что он смирился с неизбежностью, поскольку ему не оставили выбора, Томас не такой уж глупец. Бог ты мой, этот человек был вором. Вор, которому предоставили шанс юридически захватить один из самых высоких титулов на земле. Не говоря уже о состоянии, которое к нему прилагалось.
И состояние это было невероятных размеров. Иногда даже для него.
— Вы приняли самое разумное решение, — сказала вдова, хлопнув в ладоши. — Что ж, теперь мы…
— Но сначала, — вмешался Одли, — я должен вернуться в гостиницу и собрать свои вещи, — Он окинул взглядом гостиную, словно насмехаясь над всем этим богатством, — хотя их не так уж много.
— Вздор, — оживилась вдова. — Ваши вещи будут заменены. — Она свысока осмотрела его дорожный костюм. — К тому же, на изделия гораздо лучшего качества.
— Я не спрашивал вашего разрешения, — холодно ответил Одли.
— Но…
— Кроме того, — прервал он ее, — я должен дать объяснение своим партнерам.
Томас задумался. Он не мог позволить, чтобы слухи об Одли начали распространяться по графству. В противном случае в течение недели об этом узнает вся Великобритания. И не имеет значения, обоснованны ли они. Никто об этом и думать не будет. Главное, появится новая тема для сплетен.
В любом случае он не сможет оставаться герцогом.
Разве ты не слышал, что есть другой претендент, которого поддерживает его собственная бабушка?
Проклятье, будет чудовищный скандал.
— Ничего похожего на правду, — сухо добавил Одли, глядя в его направлении. Томасу стало неудобно. Ему не понравилось, что его мысли были так легко прочитаны. Тем более этим человеком.
— Не исчезайте, — вставила вдова. — Уверяю вас, вы об этом пожалеете.
— Не беспокойтесь, — заметил Томас, высказывая то, что все они и так должны были знать. — Кто же исчезнет, когда ему обещано герцогство?
Похоже, Одли это высказывание забавным не показалось. Томаса это не сильно волновало.
— Я поеду с вами, — сказал ему Томас. Он должен принять меры по отношению к этому человеку. Ему необходимо увидеть, как он поведет себя, как он будет держаться в отсутствии женской аудитории, которую можно обольстить.
Одли одарил его насмешливой улыбкой, и его бровь взлетела точно так же, Бог ты мой, это было пугающе, как у вдовы.
— Мне стоит побеспокоиться о своей безопасности? — спросил он вкрадчиво.
Томас заставил себя не отвечать. Едва ли этот день нуждался еще в одной драке. Но оскорбление было нанесено нешуточное.
Всю свою жизнь он посвятил Уиндхэму. Титулу, наследству, землям. Никогда не имело значения то, что он — Томас Кэвендиш, джентльмен, рожденный в английском графстве Линкольншир, который любит музыку, но ненавидит оперу, который предпочитает ездить верхом, а не в экипаже, даже если погода дождлива, который любит землянику, особенно с топлеными сливками, который был первым в Кембридже и может наизусть прочесть большинство сонетов Шекспира, но никогда этого не делает, поскольку предпочитает рождать каждое слово своим собственным умом. Никогда ни для кого не имело значения, что ему нравится физический труд, или что он терпеть не может неумех. И никого никогда не волновало, что он не любит портвейн, или что его теперешняя привычка к нюхательному табаку в лучшем случае глупа.
Нет, каждый раз, когда требовалось принимать решение, любое решение, ничто из этого значения не имело. Он был Уиндхем. Все очень просто.
И в то же время это все усложняло. Поскольку его преданность своему имени и своему наследству была совершенно неумеренной. Он сделает то, что считает правильным, надлежащим. Он делал так всегда. Но это же смешно, в самом деле, в этом есть некая чудовищная ирония, если приглядеться. Он все сделает правильно только потому, что он герцог Уиндхем. И это правильное решение вполне может означать, что ему придется передать свое собственное имя незнакомцу.
А что если бы он не был герцогом… это сделало бы его свободным? Мог бы он тогда делать все, что пожелает, например, грабить экипажи, лишать девственности и тому подобное, что делают мужчины, не видящие никаких препятствий, не задумывающиеся о последствиях?
И после всего, что он сделал, кто–то посмел предположить, что он опустится до того, что поставит свою личную выгоду выше обязанностей, связанных с его фамильным именем…
Это пробрало его до мозга костей. Это жгло его изнутри.
И тут Одли повернулся к Грейс с раздражающе вкрадчивой улыбкой и сказал:
— Я — угроза его личности. Конечно, любой разумный человек подверг бы сомнению свою безопасность.
И в ответ на это все, что мог сделать Томас, это держать свои руки, хотя бы и сжатые в кулаки, подальше от этого наглеца.
— Нет, вы неправы, — возразила Грейс. Тот пыл, с которым она это произнесла, странным образом подействовал на Томаса успокаивающе. — Вы его недооцениваете. Герцог… — На мгновение она остановилась, запнувшись на слове, но, распрямив плечи, продолжила: — Он самый благородный человек из тех, кого я когда–либо встречала. Вам никогда не придет на ум, что вы можете получить какой–либо ущерб в его компании.
