Антонио Форчеллино - Червонное золото
Все дружно двинулись к лестнице, ведущей на кухню. Ступени освещали лучи солнца, которым с трудом удавалось пробиться сквозь облака. Дворец, построенный древнеримским сенатором, стоял здесь уже тысячи лет. Даже когда Колонна перебрались в окрестности Рима, где у них имелись замки, достойные суверенов, они никогда не покидали этого палаццо. Вместе с Орсини они были самой влиятельной семьей в Риме, всегда имели в курии своего кардинала, и каждому из пап, чтобы править спокойно, приходилось считаться с их мнением.
В прошлом веке палаццо Колонна приспособили к вкусам еще не сложившегося Возрождения, и оно сохранило мрачность старой постройки. Колонны и карнизы, имитирующие карнизы форумов, были далеки от элегантности, которая появится потом в Риме, но отсутствие изящных очертаний компенсировалось грандиозностью, достойной королевского дворца. Внушительные размеры спасли его от штурма ландскнехтов во время осады города. Он был в числе немногих дворцов, куда не ворвался неприятель, отчасти по причине связей клана Колонна с окружением императора, отчасти по причине невиданной высоты стен, отбивавшей всякую охоту их штурмовать. Внутри дворца могли разместиться около трехсот человек, но во время осады их число удвоилось, поскольку туда стекались люди со всего Рима. Там нашла убежище Изабелла д’Эсте, мать Элеоноры, правда, ей спасли жизнь не только дворцовые стены, но также и солидный выкуп.
Палаццо походил скорее на укрепленный город, с десятками помещений, бессистемно выраставших с течением веков и имевших разную высоту и форму. В одних сохранились на окнах мраморные решетки с алебастровыми экранами, в других окна были разделены резными колонками, выполненными в северном вкусе, явно восходящем к временам «авиньонского пленения пап»[19]. Архитектор при переделке попытался упорядочить эту пестроту стилей, выстроив два больших двора, окруженных лоджиями с арочными галереями, откуда можно было попасть в любое крыло палаццо.
В передней части дворца, выходящей на церковь Санти Апостоли, которую теперь считали фамильной капеллой, он выстроил современные жилые помещения. Лучшие итальянские художники украшали их фресками со сценами из Овидия, чередовавшимися со славными деяниями семейства Колонна.
Широкая монументальная лестница, по которой могла бы подняться квадрига лошадей, стала парадным входом в новую часть здания. Здесь принимали Карла V, когда тот явился приветствовать генерала Просперо Колонна, самого доблестного и верного из своих итальянских вассалов.
В той части здания, что выходила на холм Монтекавалло, в древности Квиринал, остались нетронутыми комнаты, башни, стойла и казематы. Там, где некогда располагались конюшни, теперь находились четыре кухонных помещения, из которых прямо в огород открывались широкие окна южной стены.
Когда подруги, оглашая смехом арки дворовых галерей, вбежали в первую кухню, они застали там семерых служанок в черных передниках, которые пытались разобраться в грудах брокколи и желтых тыкв, наваленных на столы садовниками.
— Сегодня утром вы свободны, — приказала Виттория, вызвав у женщин замешательство, граничащее с испугом. — Да-да, можете идти и посвятить этот день молитвам. До вечера вы нам не понадобитесь.
Кухарки восприняли этот приказ как очередную странность маркизы, которой не следовало перечить.
Не прошло и часа, как половину одного из столов заняла внушительная горка муки, которую вымешивали с яйцами и сахаром умелые руки Элеоноры и энергичные, но не такие проворные — Ренаты. У Виттории от старания сползла с головы белая косынка и грива волос свободно рассыпалась по плечам.
— Сколько лет я не видела твоих распущенных волос, — восхищенно сказала Рената, отважившись потрогать голову подруги. — Ух, какие густые! И вправду, волосы — символ добрых мыслей. А уж сквозь твои точно просвечивает огонь милосердия.
Виттория улыбнулась.
— Не всякий день происходят такие события, и я не совсем готова. Уж и не помню, когда в последний раз спускалась на кухню. Но мне нравится запах сырого орешника, идущий с огорода. Запах осени.
— А я перестала заходить на кухню с тех пор, как чуть не спалила королевство Феррару, задумав угостить итальянцев пирожными «фламбуа». А вот наша Джулия очень ловко управляется с тестом.
Элеонора бросила на Джулию беглый взгляд и коротко рассмеялась. Глаза ее наполнились счастливыми слезами.
— Мне бы очистить руки от этого клея, я бы еще и не так смогла, — крикнула Джулия, которая старательно разделяла длинную колбасу из теста на маленькие равные кусочки.
Маргарита сновала по кухне, со смехом пытаясь подобрать все, что летело во все стороны из рук подруг, и помогая Виттории выполнять команды, которые сыпались на нее от всех сразу. Только Элеонора не теряла контроля над ситуацией, упорядочивая царящий вокруг нее хаос сухими распоряжениями и властными взглядами.
Она была мала ростом, но прекрасно сложена. Полную грудь, чтобы не торчала, явно с избыточной силой перетягивали шлейки ткани. На пухлом гладком лице выделялись точеный нос и тонкие, слабо очерченные губы. Но цвет их был таким ярким и живым, что бледное веснушчатое лицо казалось красивым и приветливым. Большие темные глаза отливали то зеленым, то коричневым, как спелый каштан, а красивый разрез и чуть припухлые веки придавали им задумчивое выражение, словно взгляд их хозяйки всегда был устремлен в горние выси. С годами в этих прекрасных глазах появился блеск, который тревожил тех, кто любил Элеонору, и, когда она смеялась, глаза превращались в узкие сверкающие щелочки. Крутой и высокий царственный лоб обрамляли волосы цвета темного янтаря, почти всегда забранные под белый чепец с ушками, из-под которого, как и в это утро, выбивались локоны, доходившие до груди.
Теперь, когда ее не изучали чужие глаза, она позволила природе взять верх над той привычной покорностью, с какой она исполняла роль супруги и герцогини одного из самых беспокойных итальянских государств.
Грудь от энергичных движений рук стала высвобождаться из-под гнета бандажей и грозила выскочить в вырез платья, обшитый прозрачной тканью. Волосы совсем выбились из-под чепца и, если бы Виттория не перевязала их лентой со своего корсажа, наверняка вымазались бы в муке.
В простой домашней обстановке чувствовалось, что судьба Элеоноры незавидна: она оказалась зажатой между двух личностей огромного темперамента. С одной стороны довлела ее мать, Изабелла д’Эсте, красавица, которой восхищалась вся Европа и на плечах которой долгое время оставалось герцогство Мантуанское. С другой стороны — ее муж, Франческо Мария делла Ровере, полководец храбрый, но жестокий и безоглядный в принятии серьезных решений. В четырнадцать лет он зарезал кинжалом любовника своей сестры, в шестнадцать собственными руками задушил кардинала Альдиози, который посмел над ним подшутить. Тем самым он создал своему дядюшке, Папе Юлию II, кучу проблем: надо было спасать племянника от смертной казни, предусмотренной за убийство кардинала.
