Хизер Диксон - Сплетение (ЛП)
Нет, Король определенно не знал о мистере Хранителе.
Азалия не переставала спрашивать себя, что должно было произойти, чтобы выпустить Хранителя из стен дворца, чтобы даже превратить кладовую в сказочную страну, но, тем не менее, не освободить его самого от заклятия.
— Даже если бы мы захотели потанцевать, — удрученно сказала Ева, — то не смогли бы. У нас совсем нет бальной обуви.
Эти слова тотчас омрачили всеобщее возбуждение. Они не могут позволить себе танцевать босиком, не в присутствии мужчины, и они не могут танцевать в их старых тяжелых ботинках, иначе у них запутаются ноги. Словно прочитав их мысли, за завешенными окнами забарабанил дождь.
— На самом деле, — сказала Азалия, медленно помешивая ложкой кашу, — думаю, мы всё же смогли бы.
Она повела их на чердак в восточном крыле и, среди покрытых пылью сломанных игрушек, просачивающихся через ветхую крышу капель дождя и полуразвалившейся мебели, отперла некий сундук. До траура они ежедневно занимались танцами настолько усердно, что на их пуантах в тот же день изнашивались швы. У них даже был сапожник, приносивший каждое утро отремонтированную обувь во дворец. На этой роскоши настаивала Матушка, а Король неохотно потакал ей.
Им не позволяли танцевать с начала траура, но приготовленные для Рождества пуанты остались нетронутыми. Азалия достала из сундука сверток и, развернув его, показала одиннадцать пар балетных туфелек яркого цвета. Девочки ахнули.
Совершив примерку прямо на пыльном чердаке, сестры обрадовались, что тапочки им все еще впору. Немного тесновато, но тапочки никогда не натрут так как ботинки. Дельфиния изящно закружилась, поднимая облака пыли.
— Теперь я чувствую себя принцессой, — сказала она.
Тем вечером они собирались в суматохе восторга. Волосы — расчесать, заколоть и заплести; платья — застегнуть, зашнуровать, придать объем и разгладить. Из коробочки под кроватью Азалия достала засушенные цветы, и младшие сестры сияли от радости, когда старшие вставляли им в волосы хрупкие помятые лепестки и завязывали пуанты.
С платком и другими серебряными изделиями девочки, дрожа, прошли через волшебный водопад. Сегодня в серебряном лесу шел дождь, хотя вместо капель воды с неба падали жемчужины, отражая свет лампы. Азалия поймала одну рукой, и она, намочив перчатку как обычная дождевая капля, оставила, тем не менее, светлое перламутровое пятнышко.
Перед мостом Азалия поставила лампу и отодвинула ивовые ветви, открывая вид на мерцающий белый шатер. Девочки захлопали в ладоши и пошли вперед. Жемчужины падали в воду, тихо булькая.
Хранитель стоял у входа, резко выделяясь на серебристо-белом фоне. Он сделал настолько глубокий реверанс, что его колено коснулось земли.
— Вы пришли, — сказал он.
— Естественно, — произнесла Азалия, напрочь забыв, что у нее были сомнения.
— Добро пожаловать, сударыни, — выдохнул он.
Он указал рукой на танцевальную площадку. Визжа от восторга, девочки запрыгнули по ступенькам на мраморный пол. Улыбаясь, Азалия последовала за ними. Ее пуанты были настолько мягкими, что она почти чувствовала прожилки в мраморе. Сестры огляделись, подмечая расставленные по краям бархатные диваны без спинки для отдыха, стол с десертами, изобилующий шоколадом и булочками, и куполообразный потолок над ними.
Азалия повернулась к Хранителю, стоящему у входа. Сложа на груди руки, он не отводил от нее своих черных глаз. Она отвернула голову, чувствуя, как румянец покрывает кончики ее ушей.
— Искренне надеюсь, что сударыни получат наслаждение от этого танцевального вечера.
Хранитель отступил на первую ступеньку у входа. Дельфиния издала возглас протеста.
— Вы уходите? — спросила она.
Мистер Хранитель улыбнулся. Даже его улыбки были лощёные.
— Я не танцую, — ответил он. — Я всего лишь Хранитель. Танцы я оставляю для тех, кто более талантлив, чем я.
Вокруг них толстой завесой полил жемчужный дождь. Белое покрывало скрыло стоящего у входа Хранителя. Когда ливень прекратился, и снова стало видно мост и розовые кусты, его уже там не было.
— Ух ты, — только и смогла произнести Холли. — Ух ты!
Румянец все еще обжигал Азалии лицо. Она повернулась к девочкам, улыбаясь, когда невидимый оркестр настроился и заиграл веселую мелодию.
— Шотландка! — воскликнула Азалия. — Помните? Матушка учила нас этому танцу меньше года назад! Вы вспомните! Становитесь.
Они взялись за руки, и Азалия показала движения. Шаг с прыжком, прыжок, касание, прыжок. Она учила их таким образом поворачиваться, и девочки схватывали все на лету. Даже двухлетняя Кейл в следующем танце, риле, делала па в такт.
Кадрили, польские горлицы, чешские вальсы и еще рилы. Прошло несколько часов, а девочки всё смеялись, когда Азалия вращала их в танце.
В этом была ее страсть. Чувствовать напряжение в мышцах при наклонах, затем расслабиться, закружиться, упасть, запыхавшись, и ощущать дуновение ветра на лице. И видеть безмерно счастливыми сестер, чьи бледные личики тронул румянец восторга. Это была магия.
Часы лорда Брэдфорда показывали далеко за час ночи, когда девочки наконец уселись вместе в центре танцевальной площадки, обессилевшие, счастливые; их платья смотрелись как черные цветы на молочно-белом полу. Младшеньких сморил сон, и они свернулись калачиком на красных бархатных диванах, а Лилия, которая радостно визжала, когда сестры во время поворотов передавали ее друг другу, спала глубоким сном на подушке кресла. Ее юбки сбились набок, демонстрируя детские кружевные панталоны.
— Мои туфельки стоптаны, — сказала Дельфиния, выпрямляя ноги и указывая всем на свои проглядывающие через швы розовые пальчики.
— И мои, — заявила Холли. Она сидела, вытянув ноги, глядя на свои порванные маленькие зеленые танцевальные тапочки. За ней все девочки, смеясь и шевеля пальцами ног, выставили на обозрение истрёпанные пуанты.
— Значит, мы хорошо потрудились, — сказала Азалия, — если наши туфельки такие стоптанные. Это так... так Матушка всегда говорила.
Девочки притихли. Флора забарабанила ладошками по коленкам. Азалия посмотрела на потолок — над головой по дуге падали нити жемчуга.
— Я скучаю по ней, — прошептала Флора.
Злата кивнула. Брэмбл, сжав губы, уставилась на пол. Кловия, едва прикасаясь, водила пальцем по мраморным прожилкам.
— Когда... когда я танцую, — тихо произнесла она. — Я... я забываю обо всем... плохом.
— О том, что Матушки больше нет, — сказала вращавшая в руках очки Ева.
— О трауре, — добавила Дельфиния.
