Мэри Пирс - Горький ветер
— Немцам хорошо, — сказал Дансон. — У них там на холме неплохое местечко.
— Значит, ты знаешь, что делать, — выгони их оттуда! — сказал молодой лейтенант, командующий взводом, и бросился вперед, высоко подняв ружье.
— Просто, да? — спросил Дансон подошедшего Ньюэза. — Джери только и ждут, когда я вытащу свои чертовы ноги из этой вонючей грязищи.
Таунчерч, выбравшийся уже на какую-то бетонную плиту, подгонял солдат.
— Давайте, гусеницы, шевелитесь! Мне нужно продвижение! Я хочу, чтобы мой взвод был впереди!
— Мы знаем, чего ты хочешь! — закричал Кострелл, едва соображая, что говорит.
— Ну, Кострелл, чего я хочу?
Кострелл барахтался в грязи. Таунчерч плюхнулся на него и помог, толкнув в спину. Кострелл упал лицом в грязь.
— Я сказал, шевелитесь! — орал Таунчерч. — Я велел двигаться и показать немного мужества! Вы влезете на этот чертов склон, если я буду подгонять вас всю дорогу!
Кострелл полз на коленях, задыхаясь и плача, пытаясь стереть грязь с ружья.
— Посмотрите! Посмотрите! Что мне делать с этой чертовой штукой? Я не могу идти без ружья! Что мне, мать вашу, делать?
— У тебя есть штык, — сказал Таунчерч. — Если только ты подберешься так близко, чтобы драться им. А теперь давай, поднимайся, или я отдам тебя под суд!
Том и Ньюэз помогли Костреллу подняться.
— Давай с нами, — сказал Ньюэз, — и если один из нас упадет, хватай его ружье.
Теперь Таунчерч пробирался к другим, застрявшим в грязи.
— Пошевеливайтесь! Я хочу, чтобы мы были там, за этим дымом! Если я могу идти, то и вы можете!
Заградительный огонь, продвигавшийся вперед, оставил их далеко позади. Они не успевали за ним, и теперь, когда дым вокруг рассеялся, им уже не за чем было укрыться от врага. Они были на открытом месте, в море грязи, а вражеские цепи все еще находились далеко, за пеленой дыма и дождя.
— Куда идти? Куда? — кричал изо всех сил какой-то солдат. — Я даже не знаю, где немцы!
— И я тоже, — сказал Ньюэз. — Я иду вон за теми двумя, — он указал на Таунчерча и младшего офицера, идущих в двадцати ярдах впереди. — Будем надеяться, что они знают, куда идти.
Том, у которого был острый слух, услышал команду по-немецки где-то справа, совсем рядом. Оттуда открыли пулеметный огонь, который поддержали слева, и бегущие впереди люди попадали, словно кегли. Немногие оставшиеся сползли в воронку. Другие же остановились, не в состоянии пошевелиться, зарывшись в грязь там, где стояли. Том понял, что шагает по чьим-то плечам.
Немцы заранее установили пулеметные расчеты, спрятав их под мешками с песком на поле, и теперь, когда заградительный огонь англичан ушел в сторону, они вступили в бой. Наступающие из засады взводы попали под огонь с обоих флангов. Вторая волна атакующих откатилась, как и первая. Отделение Д сильно пострадало: погибли все офицеры, и оставшиеся в живых теперь шли за младшим офицером из отделения Б, который потерял своих. Он кричал и махал им, когда из основной цепи неприятеля, видимой теперь ярдах в ста впереди, открыли огонь. Офицер упал, раненный, и, поднявшись на локтях, смотрел, как вокруг падают люди.
— Бесполезно! — кричал он подошедшим. — Спасайтесь сами! Мы не прорвемся!
Но сержант Таунчерч подгонял их:
— Не слушайте его, он бредит! Мы, конечно же, прорвемся! За мной!
Вдруг он взмахнул руками и опрокинулся навзничь в грязь. Шедшие за ним попрятались в воронках и трещинах.
Сражение продолжалось весь день: из воронок спрятавшиеся в них делали вылазки, и в конце концов все неприятельские пулеметные расчеты были уничтожены. Но основную атаку не возобновили. Оставшихся было слишком мало, и они слишком устали. Надежды на подкрепление также не оставалось, и рано наступившая темнота положила конец этому дню. Пришел приказ окапываться. Дождь полил еще сильнее.
Весь следующий день команды санитаров с обеих сторон собирали раненых. Крупнокалиберные орудия обменивались чисто символическими залпами, а в основном на всем пространстве соблюдалось неофициальное перемирие. Санитары передвигались по всему полю, обыскивая воронки. Потери неприятеля были весьма невелики, и иногда немецкие санитары, подобрав англичанина, относили его поближе к британским окопам.
Том, Ньюэз, Брейд и Кострелл работали до самой темноты. Они пришли в батальонный пункт первой помощи, помогая раненым, чем только могли, пока не придут врачи. Таунчерч лежал под открытым небом и просил пить. Кострелл много раз проходил мимо, не замечая его и отказываясь помочь. То же делал и Пекер Дансон. Том принес ему воды. Он держал фляжку, пока Таунчерч пил. Он умирал. Лицо его исказилось от судорог, глаза закатились. Он смотрел на Тома, как бы с трудом узнавая его.
— Делаешь одолжение? — хрипло прошептал он. — Напрасно тратишь время, я уже покойник.
Поздно вечером Том с Дансоном и Ньюэзом пили чай у полевой кухни перед тем, как отправиться спать. К ним подошел молодой врач:
— Ваш сержант Таунчерч только что умер.
— Я нисколько не удивлен, — сказал Дансон. — Он зашел слишком далеко.
— Он говорил странные вещи.
— Он всегда был таким, сэр, даже когда был совершенно здоров.
— Но он не бредил, — сказал врач. — Он знал, что говорит, и утверждал, что в него выстрелили сзади в упор.
— Ну, джери сидели у нас с обоих флангов, сэр, и если сержант повернулся…
— Рана, несомненно, от британской пули. Я могу это подтвердить.
— Невероятно! — воскликнул Ньюэз. — Он, должно быть, перешел кому-то дорогу. Один из несчастных случаев на войне, сэр. Я повидал много такого за прошедший год.
— Я должен составить рапорт. Этого нельзя оставить просто так.
— Конечно, сэр. Очень печальное происшествие, сэр.
Врач оглядел их по очереди и ушел, не сказав ни слова. Ньюэз отхлебнул чаю, выдохнул в кружку Он сидел между Томом и Дансоном.
— Это не я, ребята, если вы так думаете.
— И не я, — сказал Дансон.
— И не я, — сказал Том.
— Несчастный случай на войне, вот что это такое. Стольких парней убили таким вот образом. И не все этого заслуживали, как Таунчерч, но тут уж ничего не поделаешь. Жаль, он так и не получил Креста Виктории.
Спустя три месяца в туманный ноябрьский вечер Том и Ньюэз с Дансоном и Рашем были в Поперинге в небольшом ресторанчике.
На стенах было множество надписей, сделанных солдатами британских и колониальных войск. «Оставлен, украден или заблудился один русский пароход», — написал кто-то, а другой: «Десятого августа в родильном доме Сент-Вайперс у Б. И. Ф. родились 12 слонят, все чувствуют себя хорошо». Там были и другие шутки, более или менее откровенные, от которых Дансон, как он сам сказал, просто краснел.
