Анн Голон - Анжелика. Тени и свет Парижа
И, подняв руки, Большой Матье с чувством продекламировал:
Приходите, господа, торопитесь, дамы,
И от всех болезней вам тут лекарство дам я.
Вот волшебный порошок, исцелит он сразу
Пьянице и дураку его скудный разум.
Совесть он плуту вернет, честь вернет девице,
К старой даме ухажер мигом возвратится,
Даст влюбленным старикам молодица руку,
А невежды школяры вспомнят про науку…
Эта последняя фраза, которую Матье произнес, выпучив огромные глаза, заставила Анжелику расхохотаться. Тот заметил Маркизу Ангелов и дружески подмигнул ей.
«Я засмеялась. Почему я засмеялась? — спросила себя Анжелика. — Ведь он несет откровенную чепуху».
Но ей хотелось смеяться.
Неожиданно к ней подошел какой-то господин.
— Красотка, — сказал он, — я погляжу, у тебя отличное настроение, но ты не слишком богата. Хочешь заработать двадцать ливров?
— Каким образом? — поинтересовалась Анжелика, смерив собеседника презрительным взглядом.
— Мой хозяин — респектабельный иностранец, который впервые прибыл в Париж. Он горит желанием познакомиться с сокровенными прелестями парижанок и отправил меня подыскать для него веселую и миловидную подружку на ночь. Я пришел на Новый мост, потому что знаю, здесь их можно найти. Ты получишь башмаки, платье, вкусный ужин и двадцать ливров. Между прочим, мой хозяин — отнюдь не уродливый старикашка, он — молодой мужчина приятной наружности, хотя и немного полноват. Это тебя устраивает?
— Нет, совершенно не устраивает.
— Может, поговорить с твоим сутенером?
Анжелика тихонько присвистнула, как будто бы выражая свое восхищение.
— Ну, ты-то в любом случае не иностранец.
— Точно! — ответил слуга. — Я родом из Парижа. Но уже три года я нахожусь на службе у дворянина из провинции Голландия. Меня забросила туда война, даже сам не пойму каким образом. И вот сегодня, после стольких лет, я опять на Новом мосту.
Мужчина восхищенно огляделся вокруг, и Анжелика, воспользовавшись случаем, растворилась в толпе.
Чуть поодаль, на невысоком помосте, старик с деревянной ногой пытался привлечь внимание прохожих.
— Подходите, взгляните на краснокожего мужчину. Прелюбопытнейшее явление природы. Вы считаете себя образованными, потому что видели нескольких чернокожих. Но что может быть сегодня привычнее, чем марокканцы, которыми нас в избытке снабжает турецкий султан? А я покажу вам неведомое существо из неведомого мира! Я говорю об Америке, чудесной стране, откуда я сам прибыл…
Слово «Америка» удержало Анжелику перед помостом.
Одноногий старик был плохо выбрит, его голову покрывал красный платок, а в ухе поблескивала небольшая золотая серьга. Но казалось, он нисколько не заботился о своем внешнем виде, в отличие от бродячих актеров или эмпириков Нового моста, пытавшихся удивить зрителей блестящей мишурой нарядов. Его грязная рубашка в красную и белую полоску, залатанный жилет и надтреснутый голос не способствовали наплыву публики.
— Кто, как не я, бывший матрос, избороздивший на королевских судах сотню морей, расскажет вам правду о неведомых странах? Но вы торопитесь, дамы и господа, это видно. А ведь я привез с собой не только воспоминания, но и забавное чудо природы, которое там, в Америке, я поймал своими собственными руками.
И концом палки он ткнул на сооружение, напоминающее будку, закрытую занавеской. Это был весь арсенал его «чудес».
— Краснокожий человек, дамы и господа, краснокожий человек!
Анжелика бросила несколько оставшихся у нее су в деревянную плошку, стоявшую перед помостом. Другие зеваки последовали ее примеру.
Когда инвалид счел, что собрал уже достаточно публики, он театральным жестом отодвинул занавеску.
В глубине будки стояла статуя, которую, на первый взгляд, изваяли из терракоты, а ее голову и бедра украсили перьями.
Вдруг статуя пошевелилась, сделала несколько шагов вперед и вышла на солнце. Люди стали перешептываться. Не осталось сомнений, что это действительно был живой мужчина. У него были нос, рот, уши с серьгами, узкие глаза, окинувшие публику безучастным взглядом, руки, ноги. Его кожа отливала темной медью, но не более, и зрители пришли к выводу, что ее можно сравнить с кожей некоторых испанских или итальянских горцев. В итоге, за исключением перьев, которые обрамляли его бедра и голову, человек с красной кожей не представлял из себя ничего необычного.
Вдосталь насмотревшись и обменявшись мнениями, зрители разошлись, а бывший моряк вернул «экспонат» в его будку. Затем старик позволил себе перерыв, чтобы натереть немного табака, и, скатав его в шарик, принялся жевать.
Анжелика осталась около помоста. Ветер, дувший с Сены, трепал ее волосы и усиливал иллюзию бескрайнего простора, рожденную этим словом: «Америка». Она подумала о Жослене и вновь увидела брата, его сияющий и немного диковатый взгляд, и услышала, как он шепчет:
— Я ухожу в море.
Пастор Рошфор приехал накануне вечером. Он расположился у очага в детской, и дети Сансе окружили его, пожирая восхищенными взглядами. Жослен… Раймон… Ортанс… Гонтран… Анжелика… Мадлон… Дени… Мари-Аньес… Как они были прекрасны, дети Сансе, в своей невинности и в неведении собственных судеб! Они слушали незнакомца, и его слова воспламеняли их сердца.
— Я всего лишь любознательный путешественник, с жадностью изучающий новые земли, где никто не знает ни голода, ни жажды и где человек чувствует себя свободным. Именно там я понял, что все зло исходит от человека белой расы, потому что он не только не следует заветам Господа, но более того, он их извращает. Ведь Господь не повелевал ни убивать, ни разрушать, но только любить друг друга.
Анжелика закрыла глаза.
Когда она открыла их снова, то увидела в нескольких шагах от себя, в толчее Нового моста, Хвастуна, Толстосума, Пиона, Гобера, Красавчика и других бандитов, смотревших на нее во все глаза.
— Сестренка, — воскликнул Пион, хватая Анжелику за руку, — я пойду и поставлю свечку Отцу Всевышнему в церкви Сен-Пьер-о-Бёф. Мы уж было подумали, что больше никогда тебя не увидим!
— Шатле или Общественный госпиталь — вот где следовало тебя искать, выбор невелик.
— Если только тебя не растерзала проклятая собака.
— Сорви-Замок и Осторожный попались. Сегодня утром их повесили на Гревской площади.
Мужчины окружили Маркизу Ангелов. В ее жизнь вернулись зловещие рожи, хриплые голоса беспробудных пьяниц, а вместе с ними — цепи воровского братства, те цепи, что невозможно разбить за один день. Между тем, после того дня, который Анжелика окрестила «днем кораблика с сеном» или «днем Нового моста», в ее душе зародился слабый лучик надежды. Молодая женщина не знала почему, но она надеялась. Со дна трудно подняться столь же быстро, как упасть туда.
