Элизабет Хойт - Обольстить грешника
Но почему-то чувствовал странную неудовлетворенность.
— Как я заметил, мы получили приглашение на ежегодный бал-маскарад леди Грэм, — сказал он, разрезая говядину. — Конечно, скучное времяпровождение, да еще эти маски. Мне всегда делается от них жарко и страшно хочется чихнуть. Но я подумал, может, вы желаете поехать? Мелисанда слегка поморщилась, поднимая бокал.
— Спасибо, что спросили, но я не думаю, что мне хочется.
— А… — Он занялся мясом, но почему-то почувствовал разочарование. — Если вас беспокоит маска, я могу ее быстро сделать. Может быть, золотую с перьями и небольшими алмазами у глаз?
Она улыбнулась:
— Я выглядела бы в ней как ворона в павлиньих перьях. Спасибо, но нет.
— Конечно.
— Однако мне кажется, вы не прочь побывать на этом балу, — сказала она. — Я бы не хотела лишить вас удовольствия.
Джаспер подумал о проклятых, бесконечно длинных вечерах и о том, как он пытался оживить их компанией пьяных незнакомцев.
— Вы очень добры. Боюсь, я уступлю соблазну посетить бал-маскарад. Любопытно понаблюдать, как знатные джентльмены и леди с чувством собственного достоинства расхаживают в домино и масках. Это так по-детски, я понимаю, но это так.
Она ничего не сказала, а только с бокалом в руке наблюдала за ним. Морщинка пролегла между ее бровями. Возможно, он сказал что-то лишнее.
— Сегодня вы прекрасно выглядите, — сменил он тему разговора. — Особенно вы хороши при свечах.
— Я разочарована. — Мелисанда печально покачала головой. — Я сижу с одним из самых знаменитых любовников Лондона, а он рассказывает мне, как я хороша при свечах.
У него дрогнули губы.
— Я наказан, мадам. Думаю, мне следует восхищаться вашими глазами.
Она широко распахнула глаза:
— Потому что в их глубине отражается моя душа? Удивленный, он не сдержался и рассмеялся:
— Леди, вы суровый критик. Не рассказать ли вам о вашей чудесной улыбке?
— Можете, но я начну зевать.
— Я могу бесконечно восторгаться вашей фигурой. Она насмешливо изогнула бровь.
— Тогда я поговорю о вашей доброй душе.
— Но вы не знаете мою душу, добрую или какую-либо еще, — парировала она. — Вы меня не знаете.
— Вы уже это говорили. — Он откинулся на спинку кресла и осмотрел ее. Она отвернулась, избегая его взгляда, как будто сожалея о своих словах. И это только обострило его интерес. — Но вы даже не предложили мне заглянуть в вашу душу.
Она пожала плечами. Одну руку она прижимала к животу, другой вертела ножку бокала.
— Может быть, мне следует изучить ум возлюбленной жены моей. Я начну с простого, — ласково сказал он. — Ваша любимая еда?
Она взглянула на остывавшее мясо и йоркширский пудинг на своей тарелке.
— По-моему, это вкусно.
— С вами нелегко. — Он склонил голову набок. Большинство дам, с которыми он был знаком, любили поговорить о себе, это была их любимая тема. Но видимо, не его жены. — Я хочу спросить: что вы больше всего любите есть?
— Очень хорош жареный цыпленок. Его могут приготовить завтра, если вы не возражаете.
Он положил локти на стол и наклонился к ней:
— Мелисанда, что вы больше всего на свете любите из еды?
Наконец она взглянула на него:
— Не думаю, что у меня есть какое-то особо любимое блюдо.
Это уже теряло всякий смысл.
— Как можно не иметь любимого блюда? У всех есть любимая еда.
Она пожала плечами:
— Я никогда не думала об этом.
Теряя терпение, он откинулся на спинку.
— Копченый окорок? Масляное печенье? Зрелый виноград? Кекс с тмином? Силлабаб?
— Силлабаб?..
— Вы должны что-то любить. Нет. Обожать. Что-то, чего вам хочется глубокой ночью. Что-то, о чем вы мечтаете, когда пьете чай и слушаете сидящую рядом старую леди, бубнящую о кошках.
— У вас самого должно быть любимое блюдо, если верить вашей теории.
Он улыбнулся. Слабое нападение.
— Пирог с голубями, копченый окорок, малиновый торт, спелые свежие груши, хороший бифштекс, бисквиты прямо из печи, жареный гусь и любой сыр.
Она поднесла бокал к губам, но не стала пить.
— Вы перечислили многое вместо одного — любимого.
— Но у меня все же есть список.
— Допускаю, что вы можете не ограничиться одним любимым блюдом. — Она насмешливо скривила губы, и он впервые заметил, что, хотя эти губы не были пухлыми и соблазнительными, они были красиво и изящно изогнуты. — А может быть, поскольку одно не хуже другого, они все одинаково вам нравятся.
Он выпрямился и склонил набок голову.
— Вы считаете меня неразборчивым человеком, мадам?
Она еще шире улыбнулась.
— По принципу: если туфля не жмет…
Обидевшись, он невольно рассмеялся:
— Меня оскорбляют за моим собственным столом, и делает это моя собственная жена! Послушайте, я по доброте душевной даю вам возможность отказаться от ваших слов.
— И все же моя совесть не позволяет мне это сделать, — не задумываясь, ответила она. Улыбка не сходила с ее губ, и ему захотелось протянуть руку через стол и потрогать их пальцем — физически ощутить ее веселость. — Как вы назовете человека, у которого столько любимых блюд, что он не может выбрать из них одно? Который в течение менее одного года находит и теряет двух невест? — О, удар ниже пояса.
— И которого я никогда не видела дважды в одном и том же камзоле?
— А…
— И кто становится другом первому встречному, но сам не имеет близкого Друга?
Его улыбка исчезла, и он больше не смеялся. Когда-то и у него был близкий друг. Рено Сент-Обин. Но Рено погиб в той кровавой бойне у Спиннерс-Фоллс. Теперь он проводил вечера среди чужих людей. Она права, его жена, — у него много знакомых и ни одной близкой души.
Джаспер вздохнул и тихо спросил:
— Скажите мне, мадам, почему иметь изобилие чего-то одинаково приятного хуже, чем бояться выбрать одно из всех?
Она поставила бокал на стол.
— Мне уже не нравится этот разговор. Они помолчали.
Он вздохнул и оттолкнулся от стола.
— Вы меня извините?
Она кивнула, и он вышел из комнаты с таким чувством, будто потерпел поражение. Нет, это не было поражением — просто короткое отступление перед перегруппировкой сил. Ничего постыдного. Многие известные генералы считали, что сначала лучше отступить, а уж потом начать массированное наступление.
В этот вечер она чуть не рассказала ему о себе слишком много. Слишком много о своих чувствах к Вейлу.
Пока Салли расчесывала ей волосы, Мелисанда прижимала руку к нижней части живота. Конечно, иметь кого-нибудь, но особенно Вейла, кого интересовала бы ее душа, очень приятно. Весь вечер она была в центре его внимания. Подобное внимание, сосредоточенное на ней одной, вполне может перейти в привычку, если она не будет осторожна. Когда-то с Тимоти, ее женихом, она дала волю своим чувствам, и это чуть не погубило ее. Ее любовь была глубокой и всепоглощающей. Такая любовь — не благодать. Такая любовь — проклятие. Способность нести в себе столь сильное чувство чем-то подобна помешательству. Потребовались годы, чтобы пережить потерю Тимоти. Она хранила в памяти эту боль — напоминание о том, что может случиться, если она потеряет власть над своими чувствами. Теперь ее будущее зависело от ее сдержанности.
