Симона Вилар - Обрученная с розой
Собственные подданные отвернутся от Эдуарда. Кларенс не пользуется популярностью, и окажется, что путь к власти свободен. Ну а поскольку его женой станет Анна Невиль, сам Делатель королей, несмотря на их обоюдную неприязнь, встанет на его сторону, дабы сохранить корону для своей любимицы. Да, разумеется, по закону Эдуарду должен наследовать второй Йорк, то есть Кларенс. Но есть Уорвик и есть Анна, а значит, корона уготована Ричарду.
Стать королем, безраздельно править этой страной… Ричард остановился и на миг прикрыл глаза… Да именно в этом заключалась его тайная, жгучая мечта, с которой он ложился и вставал, с которой не расставался ни на минуту, но о которой, казалось, никто не подозревал.
На что он рассчитывал, этот калека, пытаясь обойти своих крепких, здоровых, полных жизни братьев? На удачу, на фантастический случай, на дьявольскую хитрость? Самый одаренный умом из братьев Йорков, он был от рождения ущербен, и из всего, к чему он стремился в жизни, самым желанным была корона. Он был младшим, но сознавал, что создан стать первым. Он презирал нерешительного и чувственного Эдуарда, ненавидел лицемерного, бросающегося из крайности в крайность Джорджа Кларенса. Он был последним в семье, и поэтому свой путь к власти прокладывал в тишине и тайне.
И теперь старший Йорк попался. Ловушка захлопнулась, Ричард сделает все, чтобы отвести от себя подозрения: письмо уйдет по назначению, но следом поскачут его, Ричарда, люди, с тем чтобы тайно перехватить послание. Эдуарду конец. Англия не потерпит королем человека, которого презирает. Достаточно вспомнить судьбу Иоанна Безземельного или Эдуарда II[14]. Тогда он, Глостер, получит все, и поможет ему в этом сам Уорвик.
Приручить этого медведя следовало. Конечно, какое-то время он будет рвать и метать, но потом поневоле смирится. Теперь – дурнушка Анна… Жаль, конечно, что она не так хороша, как ее сестра Изабелла, однако то, что она носит имя Невилей и сердце графа Уорвика принадлежит ей, возместит недостающее.
Ричард вступил в свои покои. Здесь все было поставлено на широкую ногу, как он и любил: стены затянуты расшитым золотыми цветами бархатом, пушистые ковры устилали пол, a великолепная мебель черного дерева с тонкой резьбой украшена инкрустациями из перламутра и слоновой кости.
В первый миг показалось, что покои пусты. Внезапно одна из ковровых портьер приподнялась, и низкий, хриплый голос осведомился:
– Что-нибудь угодно, милорд?
Перед Глостером оказался крепко сбитый мужчина лет тридцати пяти с обветренным, грубым лицом и подрезанной аккуратным квадратом бородой. Тяжелые веки прикрывали сумрачные светло-карие глаза. Он слегка сутулился.
Сэр Джон Дайтон был поверенным всех тайн и правой рукой Ричарда Глостера.
Повсюду следуя за герцогом, он выполнял любые приказания и заботился о своем молодом господине не словно услужливая нянька. Джон Дайтон был рожден простолюдином, но за особые услуги, оказанные Ричарду, тот добился для него рыцарского пояса и дал ему в жены леди из рода Миддльтонов. С тех пор Дайтон всегда был при Ричарде. Его боялись, перед ним трепетали; и в самом деле, когда требовалось устранить неугодного, завербовать преступника, превратиться в тайного соглядатая, ему не было равных. Казалось, он готов спуститься в преисподнюю, лишь бы угодить своему обожаемому повелителю.
Сейчас Дайтон стоял перед герцогом, запустив большие пальцы рук за свой широкий пояс. В его повадке не было и тени угодливости, однако Ричард знал, что никто не предан ему так безоглядно, как этот грубый с виду человек.
– Нет, Джон, – сказал Ричард. – Пока ничего не нужно. Однако уже совсем скоро мне не обойтись без тебя.
Господин и слуга обменялись понимающими улыбками. Глостер, не таясь, спрятал письмо в потайное хранилище, а затем распорядился:
– А сейчас принеси бумаги.
У Ричарда вошло в привычку не ложиться, пока дела не приведены в порядок. То, что сегодня обсуждалось В Королевском совете, он знал уже давно. Теперь его интересовали самые свежие новости, которые поставляли его соглядатаи и осведомители, разбросанные по всей Англии.
Едва ли не половину кабинета герцога занимал стол красного дерева, на который Дайтон вывалил целую кипу бумаг, пергаментных свитков и табличек. В нем еще жил крестьянин, и бумаги, заключавшие в себе судьбы целого королевства, вызывали у сэра Джона священный трепет, а этот двадцатидвухлетний увечный юноша, так легко управляющийся с ними, представлялся могучим волшебником.
И действительно, сейчас, склонившись над очередным пергаментом, Глостер был поистине хорош. Лицо его дышало умом и азартом. Он вчитывался, сравнивал, сопоставлял, что-то отмечая на полях, либо, склонившись над столом, стремительно писал. В тишине был слышен лишь скрип пера да потрескивание дров в камине. Джон Дайтон бесшумно двигался по комнате, то подкладывая поленья в камин, то снимая нагар со свечей. Глостер ничего не замечал. Он работал с донесениями.
Изучив одни, он откладывал их в сторону, а иные, пробежав глазами, небрежно отправлял в огонь.
Из тьмы за окнами плыл колокольный звон. По улице, громыхая доспехами, проследовала ночная стража, заунывно выкликая:
– Уже полночь? Почивайте с миром, жители города Йорка!
Ричард поднял глаза от бумаг и вздохнул.
– Завтра разбудишь меня рано, – буркнул он, не глядя на Дайтона.
Затем поднялся и, приволакивая ногу, направился в опочивальню.
5.
Неумолимо точный Джон Дайтон разбудил Ричарда Глостера чуть свет. Его высочество моментально вскочил, словно и не смыкал глаз. В отличие от ленивого и медлительного Эдуарда Ричард не любил терять ни минуты. Он тут же принялся сыпать распоряжениями: какого коня седлать, кто поедет с ним, какой камзол подать, что должно быть сделано в его отсутствие.
В заклубившейся вокруг герцога суматохе один Джои Дайтон, казалось, не спешил. Сидя на низком, обтянутом кожей табурете возле камина, он ворошил кочергой остывшие за ночь угли и даже не оглянулся, когда герцог его окликнул. Лишь когда Ричард похлопал его по плечу, весело возвестив, что едет свататься, на лице приближенного появилось какое-то подобие любопытства. Казалось, вопрос был уже готов сорваться с его уст, но тут влетел брадобрей с серебряным тазиком, теплой водой, бритвами и нагретыми полотенцами, и Дайтон промолчал. Пока брадобрей брил, массировал и завивал герцога, тот велел принести ларец, который вчера он приобрел у ломбардского купца вместе с ожерельем для королевы. Ларец был розового дерева, с тончайшей инкрустацией. В нем покоились ожерелье и серьги из огненно-красных рубинов в оправе чеканного золота.
