Джоанна Линдсей - Мой мужчина
Когда утром Чад объявил, что завтрак готов, Мэриан притворилась, что не голодна. При одной мысли о том, что взгляды их ненароком встретятся, ее бросало то в жар, то в холод. Лучше посидеть голодной, чем выдать себя теперь, перед последним этапом пути.
Живот, однако, громко бурлил, требуя свое. К счастью, кучер фургона готовил сам, у личного костра, и Мэриан сочла возможным принять от него кружку кофе и ломоть хлеба с беконом. Из любопытства она спросила, зачем второй костер. Кучер охотно пустился в объяснения: он, мол, давно нашел средство сбивать с толку грабителей — разложить по костру с каждой стороны фургона, а самому спать и вовсе в сторонке.
Где-то в течение ночи человек-гора перекочевал в фургон, так тихо, что никто не проснулся. При таком весе Чад никак не мог втащить его туда, даже с помощью кучера. По всему выходило, что, очнувшись, Лерой счел за лучшее не артачиться, а подчиниться приказам.
Мэриан обнаружила это случайно: проходя мимо фургона в направлении второго костра, она заметила, что оттуда торчат подошвы грубых сапог. В самом деле, бросить Лероя связанным было жестоко, отпустить — неразумно. Оставалось прихватить его с собой, по возможности незаметно, чтобы избежать лишних вопросов.
Завтракая, Мэриан то и дело поглядывала в сторону основного лагеря. Ее до дрожи в руках пугал момент, когда Аманда предстанет перед Чадом. Что, если он не удержится и намекнет на ночное происшествие? Аманда ничего не пропускает мимо ушей. Она потребует объяснений и.., один Бог знает, что тогда! Когда сестра наконец соизволила появиться из своей походной опочивальни, надежды Мэриан на то, что она обойдется без завтрака, рухнули — она сразу направилась к костру. Поскольку до сих пор она с успехом игнорировала Чада, то и теперь приняла миску каши без единого слова благодарности.
Этой ночью, узнав, что Чад не из бедных, Мэриан сильно огорчилась, ведь это означало, что у него есть кое-какие шансы на внимание со стороны Аманды. Не то чтобы та интересовалась жизнью в провинции, но сын владельца ранчо — это уже гораздо интереснее, чем простой ковбой. Хорошо хоть, Аманда снова проспала все на свете (похоже, это начинало входить у нее в привычку).
Поскольку Элла Мей еще не кончила завтракать, Аманда завела с ней разговор. Чтобы знать, о чем речь, не требовалось находиться поблизости. Без сомнения, это были жалобы на неудобное сиденье, ночную мошкару, холод и тому подобное. Горничная, по обыкновению, не слушала, лишь время от времени кивала. Как и Мэриан, она давно уже научилась исключать Аманду из сферы своего внимания.
Зато Чад слушал если не с интересом, то внимательно. Мэриан заметила, что он хмурится. Она бы дорого дала, чтобы узнать, по какому поводу сдвинуты его брови.
Возможно, Аманда изощряется в издевках насчет его стряпни. Если так, он впервые подвергается ее нападкам (до сих пор он ловил лишь обрывки горячих монологов своей пассии или завершающую часть, когда она уже истощила свой яд). Но скорее всего он озабочен тем, что вопреки ночному поцелую ничего не изменилось и взгляд Аманды скользит мимо него, как мимо невидимки.
Бедный Чад! Он, конечно, ожидал больших перемен. Верил, что утро начнется по крайней мере с любезной улыбки. Разве поцелуй не был принят благосклонно? Ведь именно так женщина дает мужчине понять, что он ей небезразличен. Но Аманда держится так, словно оттолкнула его или даже дала пощечину. Кстати, именно так нужно было и поступить! Пощечина поставила бы крест на надеждах Чада, а заодно и на страхах Мэриан. Увы, она поддалась искушению и только подогрела то и другое.
Откушав, Аманда небрежно отбросила миску, поднялась и направилась к экипажу — собираться в дорогу. Чад, мрачный как туча, бросился следом. Мэриан затаила дыхание в ожидании того, как он ухватит Аманду за руку, остановит и спросит, в чем дело: она уже потеряла к нему всякий интерес или просто играла с ним этой ночью?
Чувство вины стало невыносимым. Совесть требовала окликнуть Чада, отвести в сторонку и признаться в обмане. Мэриан сделала движение встать, но тут Чад остановился. Несколько секунд он пристально смотрел на удаляющуюся спину Аманды, потом пожал плечами и повернул назад к костру. Как, подумала Мэриан, и все? Одно пожатие плеч? Столько стоит для Чада сорванный ночью поцелуй?
А почему бы и нет? Может быть, он целует каждую, с кем познакомится.
Теперь уже Мэриан сдвинула брови, хотя могла бы вздохнуть с облегчением. Он, конечно, будет ее презирать, но она и так уже сделала все, что заслуживало его презрения. Так что не о чем теперь волноваться.
Глава 17
Аманда слишком непредсказуема, чтобы с ней связываться.
К такому выводу Чад пришел после завтрака. В ней словно сочетались две женщины: одна — кроткая и податливая ночью, и другая — настоящая мегера днем.
Возможно, думал он хмуро, грубость в этом семействе передается из поколения в поколение. Нет, он не прав.
Как же тогда Рыжая? Та же самая кровь в жилах, но на языке только добрые слова.
Поделом тебе, дурачина! Сам виноват, что так вышло. Надо было придерживаться первоначального решения и ждать лучших времен, так нет же, решил разведать, что на уме у Аманды. Разведал! Только еще больше запутался.
Волей-неволей приходилось признать правоту старого изречения: не суйся под горячую руку. За время пути Чаду пришлось наслушаться жалоб Аманды, и он уже успел усвоить, что она перебирается в Техас не по собственному желанию. Будь ее воля, ноги бы ее не было на ранчо Рыжей. Понятное дело, ее раздражало все связанное с этой поездкой. Это позволяло если не простить, то по крайней мере понять причину странностей ее поведения и внушало надежду на перемены к лучшему.
Надеяться хотелось, особенно после ночного происшествия. Аманда была чудо как хороша: в нижнем белье, под пелериной белокурых волос, с занесенной для удара веткой. Так хороша, что он был не в силах удержаться от поцелуя. Отчасти это был поцелуй благодарности за трогательную попытку прийти ему на помощь. Если вспомнить всегдашнюю отчужденность Аманды, от нее трудно было ожидать такого поступка. Он был по-настоящему тронут, а когда она растаяла в его объятиях, то почти потерял голову.
Почти. Все было так странно.., так запутанно. В первый момент обрадованный и распаленный, он вдруг разом остыл, словно поймав себя на чем-то неблаговидном. В тот миг он не сумел бы ответить, чего ради потянулся к губам Аманды.
И дело вовсе не в этом поцелуе — воспоминание о нем было упоительным. Ни при чем было и то, с какой готовностью уступила Аманда. Дело было в ней самой, в этой ее непредсказуемости, двойственности, словно она состояла из двух прямо противоположных половин. Внешне эти половинки должны были походить друг на друга как две капли воды, иначе он бы не обманулся.
