Диана Гэблдон - Путешественница
– Да просто я знаю лорда Джона, он мой друг.
– Правда?
Особого удивления это у меня не вызвало: среди друзей Джейми такие особы, как министр финансов Франции или принц Карл Стюарт, запросто сосуществовали с шотландскими нищими и французскими карманниками. Знакомство с английским аристократом было для него столь же естественным, как с шотландскими контрабандистами или ирландскими морскими волками.
– Тогда это удача. Во всяком случае, надеюсь на это. А где ты познакомился с лордом Джоном?
– Он был начальником тюрьмы в Ардсмуре, где я сидел, – ответил Джейми, сумев-таки наконец меня удивить.
Его глаза, сузившиеся в размышлении, не отрывались от «Дельфина».
– И при этом он твой друг? – Я покачала головой. – Все-таки мужчин трудно понять.
Отвернувшись от английского корабля, Джейми взглянул на меня с улыбкой.
– Друзей, англичаночка, можно найти где угодно. – Он прикрыл глаза ладонью от солнца и покосился в сторону берега. – Будем надеяться, что встретим друга и в лице этой миссис Абернэти.
Как только мы обогнули мыс, у борта материализовалась гибкая черная фигура. Обряженный теперь в скрывавшую шрамы матросскую робу, Измаил вовсе не походил на раба, а смахивал скорее на пирата. Не в первый раз я задумалась о том, многое ли из того, что он нам говорил, было правдой.
– Моя сейчас уходить, – сообщил Измаил.
Джейми поднял бровь и бросил взгляд за борт, на колышущуюся бездонную синеву.
– Ни в коем случае не собираюсь тебе мешать, – любезно отозвался он. – Но может быть, тебе лучше воспользоваться лодкой?
Вероятно, Измаил понял шутку, во всяком случае, в его глазах промелькнуло нечто похожее на искорку юмора, но черное лицо осталось решительным и суровым.
– Вы обещать мне высадить на берег там, где я просить. – Он кивнул на остров, где буйная поросль джунглей сбегала по склону холма к морю, чтобы увидеть в воде собственное зеленое отражение. – Вот место, где я хотеть быть.
Джейми перевел задумчивый взгляд с безлюдного берега на Измаила, помолчал и кивнул.
– Я прикажу спустить шлюпку. – Он повернулся к каюте. – Кажется, тебе было обещано еще и золото, а?
– Моя не хотеть золото.
Слова Измаила, как и его тон, заставили Джейми остановиться и посмотреть на чернокожего с интересом, к которому примешивалась настороженность.
– У тебя еще что-то на уме?
Измаил ответил коротким резким кивком. Особых признаков нервозности он не выказывал, но на висках поблескивала легкая испарина, несмотря на прохладный полуденный бриз.
– Моя хотеть этот однорукий нигер, – заявил Измаил, смело глядя Джейми в лицо, но за этой напускной бравадой угадывалась неуверенность.
– Темерер? – удивилась я. – Зачем?
Измаил бросил на меня взгляд, но его ответ был адресован Джейми.
– От этот нигер вам все равно никакой польза нет. Одна рука – ни работать в поле, ни на корабль.
Джейми отреагировал не сразу. Он помолчал, глядя на Измаила, повернулся и велел Фергюсу привести однорукого раба.
Темерер, приведенный на палубу, безучастно стоял, щурясь от солнца. Ему тоже выдали матросскую робу, но в отличие от Измаила с его варварским шиком на нем все висело как на бревне, на которое нацепили одежду для просушки.
– Этот человек хочет, чтобы ты сошел с ним здесь на остров, – медленно произнес по-английски Джейми, четко выговаривая каждое слово, чтобы быть понятым. – Ты согласен на это?
Темерер заморгал, глаза его расширились от изумления, чуть ли не от испуга. Я подумала, что, наверное, никто уже много лет – а может, всю его жизнь – не интересовался тем, чего он хочет, а чего нет. Раб робко переводил взгляд с Джейми на Измаила и обратно, но на вопрос так и не ответил.
Джейми попробовал еще раз, по-другому.
– Тебе вовсе не обязательно идти с этим человеком, – сказал он рабу. – Ты можешь остаться с нами, и мы позаботимся о тебе. Никто не причинит тебе зла.
Темерер, явно ошеломленный неожиданно открывшейся возможностью выбора, замешкался, взгляд его метался слева направо, но конец этим метаниям и сомнениям положила фраза Измаила, произнесенная на незнакомом языке, отличающимся текучими гласными и ритмичными, словно бой барабана, ударными слогами.
Темерер охнул, упал на колени и припал лбом к палубе у ног Измаила. Все находившиеся на палубе воззрились на него и на Измаила, который стоял, сложив руки на груди, с настороженным и вызывающим видом.
– Этот идти со мной, – сказал он.
Шлюпка доставила обоих чернокожих на берег, и они высадились на краю джунглей, имея при себе небольшую торбу с припасами и поясные ножи.
– Почему здесь? – спросила я, провожая взглядом две темные фигуры, поднимавшиеся по лесистому склону. – По-моему, поблизости нет ни города, ни плантации.
Во всяком случае, с моря были видны лишь первозданные джунгли.
– О, плантации там есть, – заверил меня Лоренц. – Выше, в холмах, возделывают в основном кофе и индиго. Сахарный тростник лучше растет у побережья. – Он покосился в сторону берега, где исчезли две темные фигуры, и добавил: – Однако более вероятно, что эта парочка вознамерилась присоединиться к какой-нибудь банде маронов.
– А что, на Ямайке, как и на Эспаньоле, есть мароны? – заинтересовался Фергюс.
Лоренц угрюмо усмехнулся.
– Друг мой, где есть рабы, там есть и мароны, – ответил он. – Всегда найдутся люди, которые предпочтут умереть как звери, чем жить в неволе.
Джейми резко повернулся, бросил на Лоренца пронизывающий взгляд, но промолчал.
Плантация Джареда у Сахарной гавани носила название «Дом голубой горы» – очевидно, в честь невысокого остроконечного пика, торчащего позади усадьбы, примерно в миле от побережья. Склоны его поросли соснами, которые, если смотреть с расстояния, и вправду придавали горе голубоватый оттенок.
Сам дом стоял близ побережья на крепких бревенчатых сваях, которые поднимались из воды, покрытые ракушками, моллюсками и опутанные водорослями, называвшимися «волосами сирены». Пристроенная к жилищу веранда фактически нависала над самой лагуной.
Нас ожидали: Джаред послал письмо с кораблем, отплывшим из Гавра на неделю раньше «Артемиды». Из-за нашей задержки на Эспаньоле письмо опередило нас чуть ли не на месяц, так что управляющий и его жена, представительная, радушная шотландская пара по фамилии Макивер, встретили нас с искренним облегчением.
– Я боялся, что вам уже не миновать зимних штормов, – в четвертый раз повторил Кеннет Макивер, качая головой.
Он был лыс, его пропеченная тропическим солнцем макушка шелушилась. Супруга плантатора являла собой образец пухленькой, уютной, доброжелательной бабушки, которая (о чем я узнала с ужасом) была на пять лет моложе меня.
Она занялась мной и Марсали, предложив нам умыться, освежиться и привести себя в порядок перед ужином, пока Джейми с Фергюсом занимаются частичной разгрузкой «Артемиды» и размещением команды.
Меня это предложение очень обрадовало: пока рука заживала, мне приходилось носить хотя бы легкую повязку, поэтому я не могла позволить себе купаться в море. После целой недели, проведенной на «Артемиде» без мытья, я мечтала о воде, мыле и чистых простынях, как о манне небесной.
Как оказалось, ноги отвыкли ходить по суше: у меня сохранялась иллюзия того, что истертые деревянные половицы плантаторского дома качаются, как палуба корабля. Меня шатало, и порой приходилось придерживаться за стену.
В небольшой пристройке имелась настоящая ванна, пусть деревянная, но наполненная – вот уж истинное чудо! – горячей водой. Две черные рабыни приносили ее ведрами из котла, подвешенного над костром во дворе. Мне следовало бы стыдиться эксплуатировать подневольный труд, но как-то не получалось. С упоением барахтаясь в воде, я старательно оттирала губкой въевшиеся в кожу соль и грязь и полоскала волосы смесью настоя ромашки с гераниевым маслом, мыльной стружкой и яичными желтками, любезно предоставленной мне миссис Макивер.
Приятно пахнущая, с блестящими волосами, размякшая от тепла, я упала в кровать и, успев подумать только о том, как здорово растянуться во весь рост, провалилась в сон.
Когда я проснулась, на веранде, за открытой застекленной дверью нашей спальни, уже сгущались темные тени. Джейми, обнаженный, лежал рядом со мной, сложив руки на животе, его дыхание было медленным и глубокими.
Ощутив мое шевеление, он открыл глаза, сонно улыбнулся и притянул меня к себе. Он тоже принял ванну: от него пахло мылом и кедровыми иголками. Я поцеловала его – поцелуй вышел медленным, томным, затяжным, – обвела языком линию его губ, нашла его язык, дразнящий и приглашающий, и встретилась с ним своим.
Наконец мне пришлось оторваться, чтобы сделать вдох. Комната была наполнена дрожащим зеленоватым светом. Отражаясь от лагуны, он создавал впечатление, будто сама спальня находится под водой. Воздух был одновременно и теплым, и свежим, пахнущим морем и дождем, а легкий ветерок приятно ласкал кожу.
