Зия Самади - Избранное. Том 2
— А, это наш знаменитый женолюб Тусук! Кто о нем не слышал? Как же, украл девушку. Да вроде бы удержать не смог? Как ты смеешь рот раскрывать, мешок дерьма! Купи на базаре холощеного козла — вот тебе с кем забавляться положено!
И снова поднялся хохот. Болус трясся от гнева.
— Ты идешь или нет?
— Куда?
— Куда, куда! Да в губернаторский ямул! Не во дворец же!
— А что мне у губернатора делать? Задницу Дурному шауе лизать и тебя с твоими чериками хватит. Только в ямуле мне тоже делать нечего.
Болус с чериками накинулся на Гани. Тот стоял не сопротивляясь, но и не двигаясь. Нападавшие ничего не могли с ним сделать — словно огромный неподвижный валун был перед ними!
Болус вырвал револьвер из кобуры, но в ту же долю секунды Гани стремительным взмахом ноги вышиб у него из рук оружие. Болус закрутился от боли, как юла, а револьвер улетел куда-то в глубину помещения. Пронесся гул одобрения — сочувствие гуляк было теперь всецело на стороне батура, и неизвестно, что случилось бы, если б Болус приказал черикам снять винтовки. Но у дружков Гани переполох вышиб хмель из голов.
— Хватит, хватит, давай смываться… — шепнул ему Омар.
— Ты что, Гани, это ведь власть, зачем связываешься с ними, — вторил Авут.
— Если трусите — убирайтесь, — бросил им Гани, не спускавший глаз со своего главного противника.
— Уходи, уходи, пожалуйста, — умолял и хозяин-китаец, он боялся — если разразится скандал, то и ему несдобровать.
— Запомни, лизоблюд китайский, — обратился к Болусу Гани, — лучше не попадайся мне на пути, предупреждаю!.. — и, неторопливо застегнувшись на все пуговицы, зашагал к выходу. В дверях бросил: — Не умеешь обращаться с оружием — нечего за него браться!
* * *События, происшедшие в кабаке на горе, назавтра стали, конечно, известны всему городу. Жители ехидно посмеивались по углам над ненавистным Болусом. Были и такие, что не верили, считали сплетней. Разве кто осмелится так издеваться над всесильным Болусом? Но и из тех, кто знал Гани и поверил в правдивость рассказов о событиях в «донь шауфань», не все одобряли батура. Нашлись и такие, кто считал его поступок бессмысленным хулиганством, которое может еще плохо отозваться на порядочных горожанах. Что же касается потерпевшей стороны, то здесь расценили случай как покушение на законную власть. Так немедленно и доложили «наверх», откуда тоже без замедления был получен приказ беспощадно расправиться с опасным преступником Гани. Отряд чериков ворвался в «донь шауфань». Допросили всех, кто оказался свидетелем происшествия, пытались узнать, куда мог уйти Гани. Затем начались усиленные поиски батура. Обшарили все дома, все закоулки, где он мог бы оказаться. Знавших его людей допрашивали с пристрастием, многих избили. Но джигит словно сквозь землю провалился! И долго еще, месяцы спустя, никто нигде не видел его и ничего о нем не было слышно. Люди недоумевали…
А произошло в тот вечер вот что. Гани уже садился на коня, когда к нему подбежали Омар с Авутом и стали наперебой приглашать в гости, споря между собой, к кому он должен пойти.
— Что вы несете? — разозлился Гани. — Вы не понимаете, что меня через пять минут черики будут искать по всему городу? Так нажрались, что совсем голову потеряли?!
Не успел он договорить, как вдали заслышался топот копыт.
— Это они!.. — испуганно произнес Омар.
— Уходите, а то из-за меня в беду попадете. Я тоже в путь. А догонят, посмотрим, кто кого.
— Ты с ума сошел?! — рассердился и Омар. — Ты Дурного шауе не знаешь? Нашел с кем состязаться! Без разговоров пристрелят, труп на свалку выбросят. Давай сюда!.. — и Омар, взяв коня под уздцы, повел его в узенький, почти не заметный с улицы переулок. Пропетляв по улочкам минут десять, они добрались до низенького домика в квартале Кара-дон. Коня разнуздали и загнали в пустой хлев, а сами вошли в дом, который внутри оказался довольно поместительным. В комнатах было чисто и уютно, на стенах висли дорогие ковры, окна, смотревшие во двор, были занавешены яркими разноцветными шторами. Впечатление было такое, будто в доме ждали кого-то в гости. На столике разместились подносы с лакомствами и фруктами, вокруг него были разбросаны мягкие одеяла и подушки. Гани этот уют понравился.
— Что ж, видно, у хозяйки этого дома есть вкус, — заметил он.
— Да, хозяйка на вкус неплоха, — ухмыльнулся Омар, выходя из комнаты. — А что касается дочери…
На его слова батур не обратил внимания. Он снял бешмет и устроился на одеяле у стола. Уже прошли те времена, когда он, услышав о девушке, не мог сидеть спокойно. Бегать за девицами, пугая их смелостью, он начал, едва у него стали пробиваться усы…
Неожиданно он услышал женский голос:
— Дома, дома дочь. Спит… А зачем ты про нее вдруг спрашиваешь?
— Уж и спросить нельзя…
Больше, как Гани ни напрягал слух, он ничего не разобрал.
Вскоре вернулся Омар, а следом вошла высокая, статная, очень красивая женщина с огромными глазами, густыми черными бровями. В ушах ее медленно колыхались тяжелые серьги. Гани не мог понять, своя ли у нее или искусственная коса до пят, не мог даже определить, сколько примерно женщине лет, но оторвать от нее глаза был не в силах. Хозяйка, смутившись, быстро вышла.
— Ты что вытаращился, баб не видел? — ревнивым вроде тоном сказал Омар. — Веди себя спокойно, прилично!
Тем временем Авут, прикорнувший у столика, начал даже похрапывать.
Женщина вошла снова. Она несла на подносе жареных цыплят, обложенных острой овощной закуской. Поставив поднос, приложила руку к высокой груди:
— Добро пожаловать! — и повернулась к Омару. — Омар-ака, вы тут пока сами за гостем поухаживайте, а я займусь ужином.
— Да ладно, хватит и этого, — спокойно, как своей жене, сказал Омар, — иди к нам, Айак…
Гани не понравился его тон, но он поддержал Омара:
— Действительно, сестра, не беспокойтесь…
— Ну что вы, какое беспокойство, мы всегда рады гостям, — улыбнулась женщина и ушла, играя косой.
— Кто она тебе? — грубо спросил Гани у Омара.
— А тебе что?
— Ты с ней как с женой обращаешься…
— Эх ты, степная темнота, одно слово темнота… Ну какое тебе дело, кто она мне? Нравится — возьми, если сможешь…
Гани растерялся, не зная, что ответить.
— Наливай, что ли, свою водку!
— Это дело другое.
Омар налил в две пиалы. Оба они выпили с жадностью, словно их мучила жажда, — сказалось пережитое во время столкновения и бегства.
— Скажи ей, пусть с нами выпьет.
— Ты совсем, я гляжу, освоился… Ладно, пусть будет по-твоему…
