Николь Фосселер - По ту сторону Нила
Застучали копыта, заскрипели колеса. Смешки и веселые разговоры стихали в отдалении, пока окончательно не смолкли на обсаженной дубами аллее за домом.
– И все-таки, не слишком ли много мы им позволяем?
Полковник не мог оторвать глаз от угла дома, за которым скрылись обе повозки.
– А ты забыл наш первый выезд? – ответила вопросом на вопрос Констанс Норбери.
Она махала рукой, пока дети не скрылись из вида, и теперь, положив голову на плечо мужа, заглядывала ему в глаза снизу вверх.
– Помнишь берег Хугли[6] и нашу повозку с открытым верхом? Мы были одни, без сопровождения…
– Это совсем другое, – сухо отозвался полковник.
Однако цвет его глаз изменился от леденисто-голубого до цвета морской волны – явный признак того, что сэр Уильям растрогался.
Его глаза. Это на них прежде всего обратила внимание Констанс в госпитале в Калькутте. Только потом она увидела его самого, после шестнадцатимесячного марш-броска по пустыням и джунглям, за время которого его полк преодолел три тысячи миль и выдержал четырнадцать схваток с повстанцами, из которых последняя едва не стоила ему жизни.
В этих глазах читались решимость и железная воля. Порой они отражали боль, которую он терпел, но Констанс никогда не замечала в них и намека на страх, мелькающий в глазах других раненых. Постепенно ее интерес к нему сменился симпатией, а когда он начал за ней ухаживать, пришла и любовь.
– Как бы не так, – улыбнулась леди Норбери на слова мужа. – Мой отец был в ярости, когда узнал.
– Только до тех пор, пока я официально не попросил твоей руки, – уточнил полковник, обнимая жену за плечи.
Некоторое время она вглядывалась в его лицо, а потом положила ему на грудь руку.
– Не волнуйся. Они не безрассудны, хотя и избалованы.
Глаза полковника сузились.
– Грейс и Стивен – да. Леонард и Сесили – пожалуй. Даже Данверс. Но Эшкомб и Дигби-Джонс… У последнего в голове нет ничего, кроме вздора. – Он вздохнул. – Мне не нравится, как он смотрит на Аду.
Констанс рассмеялась и толкнула полковника в бок.
– Все отцы одинаковы. Неужели ты ни капельки не гордишься тем, что у нашей красавицы появился первый поклонник?
– Будь у меня такая репутация, как у Дигби-Джонса, твой отец вряд ли благословил бы наш брак, – покачал головой сэр Уильям.
– Неужели все так плохо?
Полковник мрачно кивнул. Уголки его рта под усами приподнялись.
– Список его грехов весьма обширен: неуважительное отношение к дежурным офицерам, драки, пьянство – он ничего не пропустил. Два раза сидел на гауптвахте, а весной его чуть не вышвырнули из училища. О его проделках в деревне лучше не начинать…
Констанс задумалась.
– Может, не все так страшно, если он это перерос, – нерешительно заметила она. – Саймон вовсе не такой плохой парень. Ты когда-нибудь смотрел ему в глаза? В сущности, он очень ранимый.
Полковник фыркнул.
– Еще одна причина, по которой он не подходит Аде.
– Боже мой, Уильям! – засмеялась Констанс. – Ни Ада, ни Саймон еще не помышляют о свадьбе! Оба они слишком молоды для этого.
– Тем хуже, – мрачно буркнул полковник.
Она осторожно пригладила пальцами лацкан его пиджака.
– Но ты ведь помнишь, что обещал Стивену, если он войдет в двадцатку лучших?
– Тогда Данверс и Дигби-Джонс смогут провести остаток лета с нами, да. Я и сейчас от своих слов не отказываюсь.
«Как всегда делал в прошлом и будешь делать впредь», – пронеслось в голове Констанс. Она гордилась любовью этого человека, чью судьбу разделяла. Леди Норбери давно уже оставила всякие попытки растрогать или разжалобить его. Сердца таких людей, как Уильям Линтон Норбери, сделаны из железа. Хотя к старости и они добреют, как, например, ее отец, генерал Шоу-Стюард.
Любовь полковника имела характер безумной страсти, от которой у Констанс до сих пор иногда перехватывало дыхание. И она знала, что к детям он питает похожие чувства, которые только прячет под маской чопорности и строгости и за пламенными призывами уважения к традициям.
– Я беспокоюсь за Стивена, – прошептала Констанс. – Ты не находишь, что в последнее время он выглядит подавленным?
– Что ж здесь удивительного, если Бекки Пекхам так и виснет у него на шее! – воскликнул полковник.
– Как тебе не стыдно! – Констанс ударила мужа кулаком по плечу. Его прикрытые усами губы шевельнулись в улыбке. – Бекки – прекрасная девушка! Ты сам говорил, что с такой практической хваткой она станет идеальной хозяйкой Шамлей. Я серьезно, Уильям! Стивен несчастен, я вижу и чувствую это.
Несколько секунд полковник молчал.
– Пусть послужит короне. Пару лет в полку, всего пару лет, неужели я прошу так много, Конни! А потом пусть делает что хочет: занимает гражданскую должность или хозяйничает в Шамлей… – Сэр Уильям сделал паузу и продолжил, не дождавшись реакции жены: – Он должен это выдержать. В конце концов, он Норбери. И наполовину Шоу-Стюард.
С этими словами он поцеловал Констанс в щеку.
– Тогда, может быть, ты сам ему об этом скажешь? Так, как мне сейчас…
Взгляд полковника снова сделался стальным.
– Мы с ним давно обо всем договорились. Сначала Челтенхэм, потом Сандхёрст…
– Я знаю. – Ее светлые брови сдвинулись, на лице появилось жалостливое, почти болезненное выражение. – Но сегодня мне кажется, что это было ошибкой.
До самого Эбингер Коммона[7] повозки ехали через поля, мимо волнистых ковров овса, пшеницы и ячменя. Над живыми изгородями орешника и терновника, пурпурными полосами люцерны и фиолетовыми озерами мальвы, с танцующими над ними капустницами и репейницами разносился звонкий смех. На краю леса, где пахло цветами садовых бобов и воздух имел кисловатый привкус рапса, путешественники расстелили на траве клетчатое красное одеяло и накинулись на бутерброды с гилфордским сыром, огурцы и кресс-салат, пирожки с лососем и ветчиной и шоколадные кексы, как будто сутки ничего не ели. Их голосам – хрипловатым юношеским и высоким девичьим – вторило жужжание шмелей и пчел над маргаритками и лютиками и птичий щебет.
– С сентября – в полк, – напомнил Леонард. – Обидно, но сезон охоты, по-видимому, придется пропустить.
Он сделал пустым стаканом нетерпеливый жест в сторону Ройстона, тот возился с бутылкой белого вина, которую бог весть какими правдами и неправдами сумел раздобыть в училище.
– Больше всего, – продолжал Леонард, – я жалею, что на этот раз не смогу увидеть, как промажет Грейс.
– Ха-ха! – сощурила глаза Грейс. – Воображай молча, Лен.
Она привстала и наклонилась вперед, чтобы собрать на тарелке остатки клубники, а потом снова опустилась на одеяло.
