Николь Фосселер - По ту сторону Нила
Обзор книги Николь Фосселер - По ту сторону Нила
Николь Фосселер
По ту сторону Нила
Йоргу, который показал мне сад в пустыне, созданный для меня.
Николь Фосселер…под пальмами алмазные колодцы,
И к ним бредет выносливый верблюд
Сквозь ночи темноту и день слепящий,
Встающий испарением песков…
…глоток воды живительной его
Убережет от смерти и паденья[1].
Книга Первая
Последнее лето
Я так люблю ленивый летний вечер,
На западе сиянье золотое,
И вереницы легких облаков
Уносятся на парусах эфира,
А вместе с ними – суетные мысли.
…там, в горней колыбели мирозданья,
Утешится скорбящая душа[2]…
В жизни бывают особенно памятные времена года.
Например, зима в детстве, когда беспрерывно идет снег и земля лежит притихшая под белым покрывалом. На улицах и улочках громоздятся набросанные лопатами сугробы высотой в человеческий рост, на которые хочется взбираться снова и снова, чтобы потом, оглашая окрестности радостными криками, съезжать по ледяному склону, даже ничего не подстелив под штаны. А вечером, с горящими щеками, ощущая зуд и покалывание в окоченевших пальцах, уплетать у камина покрытые сморщенной кожицей печеные яблоки, кислые, но пропитанные сахарным сиропом и от души сдобренные гвоздикой и корицей.
Или осень, когда деревья стоят словно охваченные пламенем, а свет низкого солнца похож на расплавленное золото. В такие дни легко расстаешься с летом, пресытившись душой и телом и полуденной жарой, и ночной духотой, и синевой неба, и запахом цветущих лугов.
А еще весна, когда почки распускаются за одну ночь, как раз в тот момент, когда начинаешь думать, что зиме конца не будет.
И все же лето 1881 года было исключительным. Все они – и Джереми с Грейс, и Леонард с Сесили, и Бекки, и Ада со Стивеном, и Саймон, и Ройстон – запомнили его на всю жизнь.
Оно пришло рано, еще в мае, и щедро рассыпало свои дары по просторам Южной Англии. Как будто было послано людям в утешение после сурового января с его частыми снежными бурями и холодной весны. Полное жизненной силы и щедрое на краски и тепло, это лето готовило им немало сюрпризов. Дни напролет они бездельничали и смеялись, а по ночам устраивали шумные праздники. Молодые и беззаботные, свободные и непобедимые, они жили настоящим, наслаждаясь радостями искренней дружбы и первой любви. Их рассвет обещал так много!
В то лето, когда Ада Норбери вернулась домой, все только начиналось.
1
Паровоз пыхтел, окутанный клубами дыма, и походил на толстокожую гусеницу, метр за метром проедающую себе путь в зелени лугов и полей. Этим солнечным майским утром он выехал с лондонского вокзала «Ватерлоо» и двинулся на юго-запад. Ада улыбалась, узнавая лесную опушку, деревеньку или одинокий дом, и округляла темные глаза, когда видела что-нибудь новое. Собственно, изменилось не так много. Здесь, в графстве Суррей, время будто остановилось. От этих просторов веяло все тем же задумчивым, мечтательным покоем.
Вот колеса застучали по мосту, и сердце Ады забилось сильнее. Здесь река становилась широкой и полноводной. Через все графство Суррей несет Вэй свои искрящиеся селадоновые[3] воды, чтобы в этом месте соединиться с Темзой и уже вместе с ней течь на север, в сторону Лондона, и дальше, к морю. На своем пути Вэй пересекает городок Гилфорд, но прежде, чем достичь его сонных пределов, возле Шелфорда, вбирает в себя еще одну речушку, которую дети семьи Норбери некогда считали своей. Это Кранлей, и она настолько мелкая и узкая, что временами почти исчезает в прибрежных зарослях ив и ясеня. Но ее похожее на негромкий смех журчание тихими летними ночами было слышно даже в саду у Норбери. А стоило установиться более-менее теплой погоде, как дети дружно устремлялись к ней и строили плотины из ила, веток и пучков травы, пускали кораблики или просто плескались, оглашая берега криками и визгом. Они продолжали это делать и когда выросли и стали слишком взрослыми для таких забав.
Радость возвращения омрачала тоска по прошлому. Она не оставляла Аду и в последние несколько месяцев, разве поутихла с того самого дня, как началось это заманчивое и пугающее приключение, повлекшее за собой мучительную разлуку и означавшее не что иное, как бегство.
Пальцы Ады судорожно сжались, захватив полную горсть плотной ткани, из которой была скроена ее узкая юбка. Потом снова разжались и осторожно, почти благоговейно разгладили материю. Парижская модель, «практически не поддается износу, мадемуазель», как заверяли Аду в модном салоне на Рю-де-ла-Пэ. Юбку дополнял приталенный жакет до бедер и шляпка такого же насыщенного бардового цвета. Чем не костюм для современной и уверенной в себе молодой светской дамы?
– Простите, вы тоже едете до Портсмута?
Кровь бросилась Аде в лицо. Она вздрогнула и испуганно, исподлобья посмотрела на свою соседку, пожилую женщину в черном, с которой за все время пути не обменялась ни единым словом, если не считать короткого приветствия.
– Нет, только до Гилфорда, – тихо ответила Ада и даже чуть улыбнулась.
– Ах! – воскликнула дама, захлопывая книгу, до сих пор полностью поглощавшую ее внимание. – Надо же так обмануться! Еще на вокзале я обратила внимание на ваш огромный чемодан и подумала: «Бедное дитя, что заставило ее одну пуститься в столь долгий путь?»
– Всего-то сорок пять минут езды, – возразила Ада. – Встречать меня в Лондоне не имело смысла.
Она постаралась, чтобы это прозвучало как нечто само собой разумеющееся. Она гордилась тем, что предприняла это путешествие в одиночку.
– Я возвращаюсь из поездки по континенту, – добавила Ада. – Она длилась больше года, и только вчера я сошла на берег в Дувре.
Попутчица небрежно отбросила книгу и сложила руки на коленях.
– Набирались впечатлений? Прекрасно! Вы, конечно, побывали в Италии?
Ада кивнула:
– И во Франции, и в Германии. И даже в Греции.
От приятных воспоминаний лицо ее просветлело: путешествие по Рейну и красный камень Гейдельбергского замка в лучах закатного солнца, роскошные берега Женевского озера и хрупкая красота дворцов Венеции. В памяти промелькнули флорентийские башни и купола, фонтаны на античных развалинах Рима и роза, которую она положила на могилу Китса, афинский Акрополь и, конечно, Париж, с его чудесными кафе и уличными художниками, книжными лавочками на берегу Сены, великолепным Лувром и жутковатой красотой Нотр-Дама.
– Замечательно! – Ее попутчица вздохнула. – Ничто так не расширяет кругозор и не радует душу, как путешествия. Этих впечатлений вам хватит на долгие годы.
