Барбара Мецгер - Крылья любви
Оставалось, выходит, лишь чародейство для развлечения, фокусы, которые показывают за гроши на каждой деревенской ярмарке. Бродячий фокусник мог научиться множеству разных «штучек», переходя из страны в страну, овладеть ловкостью рук, почерпнутой из разных источников, даже из книг. Джини слышала о факирах, которые спят на ложе из гвоздей; о шаманах, которые способны вызвать дождь, исполняя ритуальные танцы; о цыганках, предсказывающих будущее, и о медиумах, способных общаться с умершими. Джини не особенно верила всему этому, но сама не была достаточно начитанной и почти никуда не ездила, а потому предполагала, что нечто в таком роде может существовать. И к тому же слышала, как Ардет крикнул, что показал фокус. Выходит, ее муж – фокусник? И в то же время граф? В это было еще труднее поверить.
Если только он не извлек свое графство из шляпы, как фокусник извлекает из нее живого кролика или вынимает золотую монету из уха у зрителя. Его богатство тоже может оказаться призрачным. В таком случае досужие лондонские газеты очень скоро докопаются до того, что все его истории не что иное, как вранье, а сам он шарлатан и фигляр.
Приговаривают ли самозванцев к повешению? А как поступают с их вдовами? Джини предположила, что их отправляют на каторгу в Ботани-Бей, и это все-таки лучше, чем быть сожженной на костре у позорного столба.
В лучшем случае его родственники упрячут его в Бедлам, больницу для умалишенных, а ее проклянут за то, что она воспользовалась своим влиянием на несчастного безумца. Одному Господу на небе известно, что будет с ней тогда. Джини решила, что во всяком случае брак, заключенный с помешанным, признают недействительным.
При мысли об этом из уст Джини вырвалось то ли рыдание, то ли горестный стон.
Как будто самих по себе этих страхов было недостаточно, они еще усиливались в результате той полной изоляции, в какую она попала в лондонском доме графа. Ей не с кем было поделиться своими переживаниями. Она не могла говорить о своем муже ни со слугами, ни тем более со склонной к пересудам Мари, ни с преданным Кэмпбеллом, который был просто счастлив тем, что может возиться с лошадьми, и который не пожелал бы слушать ни единого критического слова о своем хозяине. Что касается прочих слуг, то все они благоговели перед графом, а Джини прямо-таки пугали своей невероятной корректностью. Вплоть до того, что она едва удерживалась, чтобы, здороваясь с дворецким, не сделать реверанс!
Правда, экономка оказалась дружелюбной, матерински заботливой женщиной, а не замороженной особой в жестко накрахмаленных юбках, но Джини и в этом случае не могла позволить себе быть настолько нелояльной, чтобы разговаривать с ней о мужчине, который ее спас, а теперь вот поселил в самом центре Мейфэра, в доме со вновь нанятыми слугами, новой мебелью и широкими возможностями приобрести новый гардероб.
Что касается последнего, то Мари очень скоро отыскала отличных модисток, а Джини очень скоро обнаружила, что графине вовсе незачем утомляться во время долгих примерок или дожидаться своей очереди в каком-нибудь из модных магазинов. Торговцы тканями и портнихи приходили к ней домой, готовые к услугам. Ради возможности одевать графиню, причем графиню обходительную, муж которой вовремя оплачивал счета, некий предприимчивый владелец модного магазина нанял молодую женщину того же роста и телосложения, что Джини, но, правда, не беременную, и теперь графине не приходилось стоять на примерках и терпеть уколы булавками.
Не только в соответствии с обстоятельствами, но и по собственному выбору Джини редко покидала дом. Она говорила себе, что слишком занята, помогая Ардету и создавая для него домашний уют. Истинной причиной ее добровольного затворничества был страх перед светским обществом. Если граф не мог быть отвергнут этим обществом как неугодная фигура, то она вполне могла бы попасть в такое положение. Ардет обнаружил бы, что в его кругах Джини «нежелательная гостья», что он женился на парии, которая не может блистать на балах и там, где он встречается с другими влиятельными лицами ради обсуждения своих благотворительных начинаний.
Что касается ее самой, Джини могла бы столкнуться с тем, что ей показывают спины и обмениваются на ее счет насмешливыми улыбками. Неизвестно еще, как повел бы себя Ардет в таких случаях. При его самолюбии он, чего доброго, ответил бы на оскорбления тем, что превратил бы какую-нибудь брюзгливую вдовствующую герцогиню в лягушку.
Подумав об этом, Джини рассеялась.
– Что вас позабавило, миледи жена?
Джини быстро встала, уронив на пол несколько свертков, которые она разбирала, но ковер был такой толстый, что ничего не разбилось.
– Простите, милорд, я не слышала, как вы вошли.
– Вам не кажется, что теперь вы уже могли бы называть меня просто Ардет или Корин?
– Но ведь вы называете меня «жена». И даже «леди женой»…
– Мне нравится, как это звучит. И нравится ваш смех. Ведь я говорил вам об этом недавно?
Надо же! Просто волшебство. Несколькими словами он прогнал все ее страхи. Комната стала теплее, а день светлее, потому что он улыбался.
– Нет, – ответила она и на тот случай, если бы он подумал, будто она ждет дальнейших комплиментов, и добавила: – Вы были слишком заняты, я вас почти не видела. – Эти слова тоже не были правдой, потому что Ардет постоянно был у нее на уме. – Не подумайте, что я жалуюсь, Боже упаси, ведь я никогда не ожидала, что вы станете плясать вокруг меня.
– А нам бы стоило поплясать. Стена бюрократизма пробита. Мои притязания на титул подтверждены. Далее мне предстоит войти в парламент.
– Никто вас не спрашивал о вашем происхождении?
Джини хотела сказать: «В здравом ли вы уме», – но не посмела.
– У меня есть доказательства законности моего рождения, если вас интересует именно это, а также доказательства прав на графский титул. Моя подпись подтверждена банками.
– В таком случае примите мои искренние поздравления.
– Я познакомился с министром иностранных дел, с министром внутренних дел и с премьер-министром. Его превосходительство принц устраивает грандиозный праздник в честь победы над Бонапартом. Я приглашен. Мне надо научиться вальсировать.
– Я думала, что все на свете уже давно научились вальсировать.
– Только не там, откуда я прибыл. Научите меня, леди жена.
– Я думаю, мне не стоит показываться на людях, пока… В память об Элгине, вы понимаете.
– Почти каждый из тех, кто будет там присутствовать, потерял кого-то из близких на этой войне. Они будут праздновать то, что более никто из молодых людей не падет жертвой.
– Но это не остановит возможные сплетни.
