Элизабет Чедвик - Наследница Магдалины
У дверей бедной лачуги росли лилии. Восковые соцветия благоухали медом и мерцали белизной в утреннем свете. Брижит остановилась, коснувшись цветка рукой. Лилии всегда нравились ее матери. Ведь они были посвящены Богине и являлись одним из символов плодотворной чаши ее чрева.
— Если хотите, Мадонна, то можете их сорвать, — сказала жена пастуха, стоявшая в дверях с кувшином в руках.
— Нет, — ответила Брижит, печально улыбнувшись. — Пусть растут и спокойно плодятся.
ГЛАВА 11
Безье, 22 июля, 1209 г.
Надевавший панцирь Симон на мгновение замешкался. Его глаза проследили за траекторией камня, полетевшего с городских стен и упавшего вблизи от его солдат. Кроме камня, жители Безье кидали в обступивших город крестоносцев тухлые овощи и дерьмо, однако все их «снаряды» не долетали до воинов христовых.
Симон не спеша облачился в доспехи и принял из рук своего сына Амори шлем.
— Опять мимо, — заметил юноша.
— И о чем это тебе говорит?
— А о том, что у них нет достаточно мощных метательных машин или они совершенно не умеют ими пользоваться, сир, — отрапортовал мальчик. Симон одобрительно кивнул в ответ. Амори был достойным учеником, быстро все схватывал, а опыт в конце концов со временем к нему придет. Ведь он тоже де Монфор.
— Они считают, что преимущество на их стороне, — промолвил Симон. — В этом-то и есть их слабость.
Бравые восклицания вперемежку с грубой руганью продолжали доносится с крепостных стен. В большинстве они были на южном диалекте, скорее напоминавшем каталонский, нежели французский, но кое-что кричалось и на вполне понятном норманнском. Симон холодно улыбнулся, заметив, как густо покраснели уши его сына.
— Ничего, ничего, пусть побалуются, — промолвил старший де Монфор. — Расплата уже близка.
Он вставил сапог в золоченое стремя. Белоснежный конь с серебристой гривой нетерпеливо бил копытом. Лошадь такого цвета Симон выбрал специально, она выделяла его на поле брани, к тому же обагренный кровью меч прекрасно смотрелся на белом фоне. Высокое седло придавало седоку дополнительную устойчивость, а длинные поводья позволяли свободно наносить удары любой сложности.
— В случае чего, я буду вместе с Сито, — бросил Симон и поскакал через лагерь. То и дело он останавливался, чтобы поговорить с солдатами, интересовался их нуждами и поднимал боевой дух. Ряд небольших побед по дороге из Монпелье и капитуляция нескольких южных мелких баронов лишь усилили преданность и уважение воинов к своему командиру. Теперь они любовались, как он гарцевал на белом коне. Вставший на дыбы лев на щите де Монфора грозил скорой расправой всем врагам христианства.
Арно Амальрик из Сито, папский легат в охваченных смутой землях Лангедока, сидел у своего шатра, беседуя с небольшой группой взволнованных горожан, пытавшихся пойти на уступки крестоносцам, лишь бы их оставили в покое. Седыми кудрями и лоснящимся красным лицом легат напоминал спившегося херувима. То был властный человек, ждавший от похода не меньших результатов, чем Симон, и именно это обстоятельство делало их завистливыми соперниками. Среди собравшихся было два рыцаря из владений Раймона Тулузского. Они переводили с южного диалекта на понятный Сито и его писцу норманнский. То были Беренже и Рауль де Монвалан.
Симон смерил их неодобрительным взглядом. Типичные представители южного дворянства — враждебно настроенные, неблагонадежные, сочувствующие еретикам и совершенно бесполезные в бою. Де Монфор остановил коня и обратился к раскрасневшемуся Сито.
— Ну как успехи?
Аббат затряс подбородками и обратил на главнокомандующего свои злобные глазки.
— Говорил я вам, не сдадутся они, ну разве что вот эта горстка. Да что с них проку. Как с козла молока. — Он бросил презрительный жест в сторону стоявших чуть поодаль горожан. — Ведь десять тысяч безбожников укрылось за стенами этой крепости.
Краем глаза Симон успел заметить, как молодой рыцарь бросил на него исполненный отвращения взгляд. «Ничего удивительного», — подумал де Монфор. Он прекрасно понимал, сколь чужды южанам цели его похода. Ну ничего. Подобно их подданным господа из Монвалана будут либо уничтожены, либо приведены к полному повиновению. Симон собрался было слезть с седла, но внезапный крик помешал ему это сделать. К нему бежал что-то оравший Амори.
— Папа, быстрее! — кричал юноша срывающимся от волнения голосом. — Они атаковали нас у моста через реку.
Симон, пришпорив коня, пустился во весь опор.
— Взять их под стражу! — успел он крикнуть Сито, указывая на делегацию горожан.
— Атакуют у моста? — не поверил своим ушам Беренже. — Они что, совсем спятили?
Рауль покачал головой. Сердце его выскакивало из груди, когда он смотрел вслед де Монфору. Он чувствовал страх, и ему было стыдно. Кроме этого, он испытывал ярость. Сито явно издевался над ним и его отцом, де Монфор дал ясно понять, что Монваланов не стоит брать в расчет. Рауля тошнило от чувства собственной слабости и ничтожества.
Сито скомандовал своим солдатам взять под стражу горожан и пошел надевать доспехи, не забыв спросить у Рауля и Беренже, не желают ли они предварительно исповедаться перед битвой. Его свиные глазки при этом горели злобой.
— Спасибо, но о спасении своей души мы как-нибудь сами позаботимся, — с каменным лицом изрек Беренже. Прекрасно зная, что он не способен сдерживать свои эмоции подобно отцу, Рауль, пошатываясь, зашагал прочь.
Недисциплинированная часть гарнизона Безье, презиравшая армию северян, слишком далеко зашла в своей наглости, атаковав сторожевой пост крестоносцев. Шатры были сожжены, а лошади перебиты. Солдаты де Монфора достойно ответили на этот вызов. Схватив в руки первое попавшееся, вплоть до палаточных кольев и кухонных черпаков, они бросились в столь яростную контратаку, что не прошло и пяти минут, как горожане бежали с поля брани. Обитатели крепости пошатались закрыть ворота перед самым носом наседавших северян, однако в проеме застрял сраженный мечом воин, и сделать это не удалось. Тоненькая струйка крестоносцев, просочившихся в город, превратилась в мощный поток. Наемники и пехота повалили в Безье, подгоняемые лязгавшими железом конными рыцарями, оруженосцами и высокородными дворянами. Они заполнили городские улицы, сметая все на своем пути.
Напоминавший краба в своих массивных латах толстяк Сито вместе с де Монфором наблюдал за разорением города, посмевшего оскорбить воинов христовых.
Симон, преднамеренно забрызгав свою белую лошадь кровью, с интересом разглядывал свой обагренный меч.
