Елена Арсеньева - Любовник богини
— Ты, главное дело, не расхохочись, — почти не разжимая губы, посоветовал Бушуев и приветственно подмигнул Реджинальду. — Они, индусы, беда какие обидчивые! А начнет магараджа с тобою говорить — ты не молчи, отвечай обстоятельно.
— Вы, я вижу, знаток! — усмехнулся тихонько Василий.
— А чего ж! — горделиво повел плечами Бушуев. — Магараджа — мужик очестливый, вишь, и Варьку мою привечает.
Василий покосился на него с любопытством. От вчерашней ярости и следа не осталось. Сейчас Петр Лукич явно кичился тем, что и он, и дочь его на короткой ноге с местным царьком. А где она, кстати? Здесь не видно ни одной европейской женщины, только несколько ин дусок, сплошь увешанных покрывалами, скромно сидят в уголке на ковре, над которым туда-сюда двигается огромный щит, укрепленный посреди потолка и каждым движением своим нагоняющий волны прохлады.
Внезапно одна из женщин поднялась, легко, меленько перебежала зал и склонилась перед Бушуевым. Она с ног до головы была закутана в белое покрывало с золотой каймой. Виднелись только узкие шаровары и ноги, обутые в серебряные туфельки без задников.
Василий взглядом знатока приковался к ее лодыжкам. Они были на диво тонкие, точеные — загляденье.
Не часто даже и в самой Франции приходилось видеть такие дивные ножки! Однако странно, почему они лишь слегка золотистые, а не медно-смуглые, как у остальных индусок?
Женщина меж тем склонилась еще ниже и слегка совлекла с лица покрывало. Мелькнул огромный потупленный глаз, бледно-румяная щека, тень длинных ресниц, вьющаяся русая прядь на лбу…
— Ах, чертова кукла! — восхищенно прицокнул языком Бушуев. — Эка вырядилась!
Реджинальд привскочил со своей ступеньки и отвесил некое подобие реверанса и земного поклона: не отважился распрямиться без позволения хозяина.
— Мисс Барбара! — просвистел он восторженно. — Я ни за что не узнал бы вас!
Узкие ладони с длинными, без единого кольца, худыми пальцами сложились в намаете, покрывало вовсе съехало с головы, и Варя взглянула на Василия.
Она смотрела удивленно на незнакомое европейское лицо, он — вприщур, поджав губы так, что Реджинальду и не снилось.
Да… и не скажешь, что этакая злодейка! Но и непонятно, по чему тут вздыхать и томиться Реджинальду.
Круглое лицо, твердый маленький подбородок, на котором чуть намечена упрямая ямочка. «Как у меня, почти как у меня», — почему-то удивился Василий. Что еще?..
Высокий лоб, высокие скулы. Рот — как две вишенки; курносенькая, глазастая. Глаза — самое красивое в этом заносчивом лице: дымчатые, туманные, без блеска. Строгие, печальные глаза… и улыбка, тронувшая, расцветившая сухие, напряженные губы, не озаряет их, не заставляет засверкать. Голос тихий, мягкий — непроницаемый голос, точно страж на пути к тайным мыслям! А имя ей не идет. Она никакая не Барбара, не Варвара, не Варя.
Она — Варенька. Она…
Василий мысленно выругался: али позабыл, какова она оказалась? И все-таки он не мог теперь называть эту девушку иначе как Варенькой.
— Батюшка, вот и ты наконец, — кивнула она отцу. — Я изаждалась. Прости, что ослушалась, не воротилась в срок. Больше уж перечиться твоей воле не стану…
Бушуев даже крякнул от изумления такой всенародно изъявляемой покорностью. Ткнул в бок Василия, шепнул растерянно:
— Чегой-то она, а? — Но тотчас спохватился, грозно свел брови. — Ну, гляди у меня! Коли что не так… сама знаешь, рука у меня — ого-го!
— Да, — кивнула Варенька и снова потянула покрывало на гладко причесанную русую голову — Василию показалось, не для чего иного, как спрятать улыбку. — Воля ваша, батюшка!
«Да она из него веревки вьет, — мрачно подумал Василий. — И бесился он вчера не с того, что дочка из его воли вышла, а что некому стало веревки вить! А на Реджинальда эта мисс и не глядит, хотя он так и вьется, так и пляшет, будто пескарь на крючке. Знает, как нашего брата держать. Такая могла, да, могла изувечить кнутом, за волосы таскать!»
Эта мысль немного успокоила мстительное, злобное чувство, внезапно вскипевшее в его душе. Да что такое?
Чего он-то раззадорился? Неужто его так взволновали страдальческие глаза той избитой рабыни?! Да он и лица-то ее не разглядел, настолько оно все было обезображено кровоподтеками, изуродовано ужасом! Или голос ее тронул — слабый, молящий, страстный?.. Или…
Он не успел додумать. Еще раз легко улыбнувшись отцу, Варенька ускользнула к женщинам, и, когда ее высокая тонкая фигура отдалилась, Василий вдруг ощутил, как его явственно отпустило, Словно и впрямь разжалась тяжелая рука, стискивающая сердце. Стало легче дышать, даже в глазах просветлело.
Внезапно Реджинальд вскочил, делая незаметный знак Василию. Тот тоже встал. Как выяснилось, хозяин решил уделить внимание гостям и занять их разговором. Сначала с вельможной особою беседовали Реджинальд и Бушуев: об их взаимном здоровье, об удовольствии видеть друг друга и о небывало холодной погоде, которая стоит в эти дни. Учитывая, что на дворе можно было в полдень запросто испечься, даже хоронясь в тени, а в самом дворце позволяли свободно дышать только постоянно развеваемые покрывала, можно было подивиться удивительному лицедейству европейцев!
Затем магараджа приступил к Василию.
Здесь выяснилась одна любопытная особенность.
Оказалось, индусы никогда не путешествуют просто так, как это делали и делают другие народы. Странствие, предпринятое не по торговым делам и не для богомолья, для них бесцельное бродяжничество; человека, заехавшего к ним бог весть зачем издалека, они готовы считать за праздного и чудаковатого богача. А поскольку в Индии почти у каждого богача есть несколько жен и вообще он немыслим неженатым с двенадцати или тринадцати лет, то, весьма естественно, магараджа Такура полюбопытствовал, сколько у Василия жен и оставил ли он их дома или где-нибудь в Индии? Может быть, в Калькутте?
Правдивый ответ Василия: холост, мол, еще! — привел магараджу в сильное недоумение. Реджинальд слегка хмыкнул: очевидно, ему тоже приходилось бывать в схожем положении, — а Бушуев, стоящий невдалеке, бросил на Василия откровенно одобрительный взгляд, а потом оглядел его с ног до головы как-то по-новому, оценивающе… Эх, знал бы он, что при виде его разлюбезной дочери Василия охватило одно-единственное желание: оказаться от нее подальше, как можно дальше — желательно за тридевять земель!
Тут магараджа решил, что его дальнейшее молчание можно счесть нелюбезным, и приступил к новым вопросам. Кто кому платит дань: кинг Горги — руси-царю Искандеру [13] или, наоборот, Искандер — кингу? Как нужно называть руси-царя; раджадхираджа или падишах? Василий подумал по простоте душевной, что хрен редьки не больно-то слаще, но пришлось уяснить себе: первый титул хотя и значит «царь над царями», но в глазах индуса не так важен, как падишах, ибо только падишаху другие цари платят дань!
