Влюбленный астроном - Лорен Антуан

* * *

Никаких особых трудностей в морском путешествии нет – если не считать того, что корабль взлетает на волне высотой с дом, а потом так же стремительно падает вниз. Ну и морской болезни. И клаустрофобии. Капитан «Ле Беррье» Луи де Вокуа по просьбе герцога де ла Рийера окружил астронома всяческой заботой. Да, во время шторма лицо у Лежантиля приобретало зеленоватый оттенок, а взгляд делался пустым, и молился астроном чаще, чем матросы, но, стоило выйти солнцу, а морской глади успокоиться, он проявлял себя как прекрасный спутник. Кроме всего прочего, астроном приносил большую пользу, потому что благодаря своим измерительным инструментам добывал для капитана сведения, не отраженные ни на каких картах. Лежантиль наблюдал за движением звезд и Луны и рассчитывал маршрут, с точностью до нескольких морских миль указывая верное расстояние до континента. Огромный установленный на треножнике телескоп из меди и латуни, сияющий, как золотой, который служил астроному для наблюдений, вызывал у де Вокуа искреннее восхищение. Гийом Лежантиль предложил ему приложить глаз к небольшому круглому окошечку и направил объектив на полную Луну. У капитана перехватило дыхание: спутник Земли оказался так близко, что его кратеры виднелись так же ясно, как маяк Сен-Мало в день захода в порт. В другой раз капитан заметил в небе какую-то светящуюся полоску, которая уже полчаса как будто следовала за кораблем, о чем тут же сообщил ученому. Тот немедленно принес еще одну зрительную трубу, покороче первой, и установил ее всего на одной ноге. «Это комета», – сказал Лежантиль. Чуть прищурив глаз, он почти различал ее хвост. Всю следующую неделю он не выпускал из рук компас и гусиное перо и заполнил записями несколько тетрадей, вычисляя скорость движения кометы. Эта задачка привела его в веселое расположение духа, а благоприятная погода и приближение к мысу Доброй Надежды заставили забыть обо всех своих страхах и даже о морской болезни. Он обедал и ужинал в каюте капитана, угощаясь восхитительной жареной рыбой, какой никогда не пробовал во Франции. Однажды утром команда «Ле Беррье» даже поймала в сети кальмара размером с лошадь: его щупальца протянулись вдоль всего корабля, от носа до кормы. Матросы топорами разрубили его на куски, а кок вылил в тяжелые чугунные котелки целый бочонок вина и в этом бульоне сварил кальмара. В тот же вечер вся команда наслаждалась нежным, с привкусом йода, мясом гигантского моллюска. Этот неожиданный улов дал повод вспомнить о всевозможных морских чудовищах, изображенных на разных гравюрах, – то ли подсмотренных в природе, то ли плодах воображения их авторов. По словам матросов, в водах близ мыса Доброй Надежды, обдуваемого всеми ветрами, изредка замечали ужасного монстра Каракака. Сам капитан никогда его не видал, но хорошо представлял себе со слов других моряков. Он снял с полки толстенный том, на обложку для которого пошла кожа как минимум двух здоровых свиней, и раскрыл его на нужной странице. Гийом Лежантиль склонился над книгой: с гравюры на него смотрела гигантская, размером с «Ла Беррье», скорпена. Рыбина разевала пасть, в которой запросто поместились бы ворота раз в пять больше тех, что закрывают вход в Версальский дворец, а из головы у нее фонтаном била струя воды. Если ему доведется повстречаться в море с таким страшилищем, сказал капитан, он будет молить Господа о спасении. После чего перекрестился и с громким хлопком закрыл книгу.

Несколько дней спустя – корабль уже огибал южную оконечность Африки – Лежантиль вышел на палубу. Не успел он приблизиться к лееру, как из пучины показалась огромная серая туша; ее могучие просоленные бока играли мускулами. В тот же миг из головы создания вырвался фонтан, поднявшись метров на пятнадцать ввысь. Сердце астронома пропустило удар: у него перед глазами ожила картинка из книги. Сейчас ужасный Каракак проглотит их суденышко.

Астроном никогда не видел китов. Даже на рисунках. А теперь они кружили вокруг корабля, поливая фонтанами воды и левый борт, и правый. Матросы радостно приветствовали их и распевали воинственные песни. Это немного успокоило Гийома Лежантиля. Он достал из жилетного кармана очки в тонкой металлической оправе, изготовленные по его заказу стекольщиком Маржисье, который полировал линзы для его телескопов. Стекла очков были черными, как чернила, что позволяло смотреть в них на Солнце, не испытывая неудобства. Гийом думал о своей жене Гортензии, оставшейся в Париже. Ей придется ждать его почти полтора года. Он представил себе, как она сидит в тишине их квартиры и своими нежными ручками вышивает на салфетке какой-нибудь изысканный узор, а он в это время качается на волнах в компании кашалотов. Астроном улыбнулся. Сколько всего он расскажет ей, когда вернется в Париж! В тот же миг порывом ветра с него сорвало черную фетровую треуголку. Его головной убор опустился на спину одного из китов и тут же взлетел в воздух под напором мощной струи.

* * *

Ксавье часто думал о Селине. С ней все пошло не так. Кто мог вообразить, что чудесные минуты их первого свидания через двенадцать лет обернутся встречей в зале суда и объявлением о расторжении их брака? История старая как мир и в самой своей банальности непоправимая. Отсутствие оригинальности означало, что нет и не будет никакой лазейки, ни одной самой маленькой щелочки, в которую могла бы проникнуть случайность и неожиданно все изменить. Нет, статистика неумолима: каждый второй брак кончается разводом. Цифры безжалостны, как асфальтовый каток. Один шанс из двух. После тяжелого расставания, в последние месяцы отравленного откровенной злобой, минуло три года, но Ксавье продолжал по несколько раз в неделю о нем вспоминать. Когда голос говорил ему: «Если ваши мысли блуждают, мягко, но настойчиво переключите их на собственное дыхание» – он точно знал, куда его приведет это блуждание: в коридоры Дворца правосудия, в общество его адвоката мэтра Мюрье и адвоката Селины мэтра Геринона, а также лжесвидетелей со стороны Селины, и эти последние заявят, что Ксавье – настоящий домашний тиран, из-за которого его жена и сын живут в постоянном страхе. А еще – требование немыслимой суммы алиментов. А еще – запрет видеться с сыном весь первый год. А еще – беспрестанные попытки настроить Оливье против отца, внушая мальчику, что именно Ксавье виноват во всем. В то трудное время Брюно здорово его поддержал. Им удалось продать несколько очень дорогих квартир, и это тоже помогло ему пережить шторм. Он, конечно, изрядно вымотался, зато теперь волнение на море вроде бы улеглось, и он даже начал потихоньку восстанавливать отношения с Оливье. Ксавье решил, что никогда не станет плохо отзываться о Селине перед сыном. Эта стратегия работала на него, потому что Селина вела себя по-прежнему и без устали повторяла ребенку, какой негодяй его отец. Но в последние месяцы мальчик явно начал сомневаться в ее правоте.

Звякнул колокольчик, знаменуя завершение сеанса, и Ксавье открыл глаза. Гостиную его шестидесятиметровой квартиры заливало солнце. Профессия риелтора хоть в чем-то сослужила ему службу: он сумел очень выгодно продать их прежнюю квартиру на бульваре Османа – сто тридцать квадратных метров! – и благодаря своим связям приобрести эту, в хорошем спокойном районе. Одна спальня для него, другая – для сына, плюс просторный балкон, выходящий на обычно пустующий сквер. Разве может в этой жизни произойти что-нибудь выдающееся?

Ксавье встал с кресла и потянулся. Пора было идти в агентство.

Фредерик Шамуа, его стажер, доложил, что поступило два телефонных звонка. Клиент пожелал взглянуть на квартиру: восемьдесят квадратных метров, окна во двор, шестой этаж с лифтом. Отличный вариант, который они никак не могли продать вот уже три месяца. Еще звонили новые владельцы последней проданной агентством квартиры – как раз перед тем, как дела застопорились. Мадам Кармийон жаловалась, что предыдущие жильцы не освободили стенной шкаф в передней. Она просила агентство связаться с ними: пусть поскорее заберут свое добро, потому что ей нужен этот шкаф. У них уже заканчивается ремонт, и они вот-вот переезжают.