Зия Самади - Избранное. Том 1
— Ну-ка, ну-ка, дайте и мне посмотреть, — перебил его второй, с аккуратно подстриженными усами и глазами навыкате. Это был Турди-байвачча. — Ух ты, — вырвалось у него, — да это же ангел, а не человек. Вот это…
— Да ну вас! — отмахнулся Юнус.
— А что, байвачча, мы тоже не лыком шиты. И если представится случай, не упустим, — блаженно рассмеялся Турди.
— Если не будете, как мешки, сидеть на сундуке с деньгами, любая из них сама пойдет в руки.
— Как зовут эту ханум? — спросил Муталлиб.
— Ян-шожа.
— Она сегодня будет?
— Должна быть. Вместе с Чжу-шожа.
— Вот это да! — ликующе воскликнул Турди.
— А почему вы так задержались? — Юнус спешил перевести разговор на другую тему.
— Муталлиб-байвачча считает, что ухватил сегодня жар-птицу, — опередил приятеля с новостью Турди.
— Как так?
— Решил начать с Лондона.
— Но ведь сейчас тысяча девятьсот тридцать первый год, и в Лондоне тоже кризис.
— Пущу свой корабль в русло риска. В торговле этого не избежать.
— Как бы это не кончилось разорением, — глубокомысленно изрек Юнус.
— В Шанхае не нашлось покупателя, который согласился бы купить шкурки пятилетней давности. В первых партиях уже обнаружена моль. А из Кульджи идут еще две тысячи верблюдов с бобровыми, собольими шкурками. Куда все это девать, если не в Лондон?
— Если в Шанхае обнаружена моль, то не придется ли в Лондоне выбросить все в море? — усмехнулся Юнус.
Эти слова больно задели Муталлиба, он вспыхнул и приготовил резкий ответ. Но Турди опять опередил его.
— Помолвки нет, торговли нет, дороги нет, — быстро проговорил он, пытаясь с помощью поговорки предотвратить назревающую ссору. — В таких случаях можно и рисковать своим счастьем, не так ли?
Муталлиб-байвачча вел торговлю ценной пушниной. Это дело давно уже обеспечило имя и состояние семейству Мирзирапбая. Сам Мирзирапбай мог соперничать с известными в Восточном Туркестане богачами-капиталистами Мусабаевыми. В последние годы он начал усиленно расширять торговлю с заграницей. Его старший сын Муталлиб, распоряжаясь десятками приказчиков, заключал выгодные сделки в таких широко известных торговых центрах, как Шанхай, Тяньцзинь, Харбин, и считался одним из наиболее дальновидных торговцев Восточного Туркестана. Он не прятал, как суслик, свой капитал в кладовые, а старался идти в ногу со временем, направляя прибыли на расширение дела и стремясь монополизировать всю торговлю пушниной. И хотя его лондонская операция происходила во время мирового кризиса капитализма, он, рискуя, действовал по принципу: «Лучше стрелять, чем просто лежать». Он прекрасно понимал предостережения Юнуса, но тем не менее чванливо заявил:
— Тигр не сходит со своего пути!
— Барикалла!.. — восхищенно ахнул Турди. — Вот так и держите себя!
— Если аллах будет милостив, то на прибыли куплю самих Мусабаевых!
— Хай-хай, чуть-чуть сбавьте, ходжа! — Такого хвастовства не выдержал даже Турди.
— Я не хвалюсь, — раскраснелся Муталлиб. — В торговле нужны смелость, риск, ловкость. Если ограничиться только Восточным Туркестаном, мы проиграем. Я побывал во многих торговых центрах и кое-чему научился. Если бы наши богачи объединились в компании, то «Дадун», «Юннань» и подобные им акционерные общества не смогли бы сосать нас, как пиявки. Ведь даже сейчас мы можем построить текстильную фабрику, сахарный завод и другие предприятия по переработке местного сырья! Можем? А не строим! И остаемся в жалкой роли поставщиков сырья!
Муталлиб посмотрел на Юнуса и увидел, что тот чем-то обеспокоен и почти не слушает. А Юнус, воспользовавшись паузой, быстро взглянул на часы и испуганно проговорил:
— Как мы заболтались! Пора! Пойдемте!
И все трое вышли из комнаты.
2У роскошного здания в готическом стиле, расположенного на центральной улице французского сеттлмента в Шанхае, остановился черный лимузин. По условленному сигналу раскрылись железные ворота, и лимузин, въехав во двор, подкатил к мраморному крыльцу. Из машины вышли два человека. Один — лет шестидесяти, низенький, костлявый, с круглым плоским лицом, на котором почти отсутствовали брови и ресницы. Пальто на нем висело. Другой — чуть старше сорока лет, в длинном сером пальто — был среднего роста, широкогрудый; на суровом лице его четко выделялись по-японски коротко подстриженные усики.
По застланным красной ковровой дорожкой ступеням они поднялись на крыльцо. Слуга, весь в белом, звеня ключами, открыл тяжелую дубовую дверь и почтительно пригласил гостей войти. Гости не заставили себя упрашивать.
— Раздевайтесь! — бросил костлявый спутнику и сам начал снимать пальто с помощью слуги. — Не стесняйтесь, садитесь. Я не люблю стеснительных, — продолжал он, плюхнувшись на белоснежный пружинистый диван.
— Благодарю вас, — проговорил второй, осторожно присев на край дивана. Прикрыв пальцами рот, он кашлянул.
Между тем слуга принес на бронзовом подносе фрукты, французское шампанское и, бесшумно расставив все необходимое на низеньком столике, покрытом плюшевой скатертью, пятясь, выскользнул из комнаты.
— Шэн-сяньшэн[6], вы, очевидно, в первый раз видите все это, да? — усмехнувшись, спросил костлявый, заметив, что его спутник то и дело озирается.
— Но это ни с чем не сравнимо!
— И обстановка, и пища, и обычаи в этом доме — все французское. Видите, даже в Китае они чувствуют себя как в Париже.
— Поразительно, господин министр…
— Это дом моего близкого друга, банкира. Чувствуйте себя свободно.
— Благодарю.
Министр неторопливо начал крутить пробку бутылки с шампанским, как вдруг раздался звонкий хлопок и пробка ударила в потолок, отскочила, как мяч, стукнулась о фарфоровую вазу.
— Вначале еда, потом беседа, — говорят синьцзянские чаньту. Поняли? Вы едете в Синьцзян, поэтому не будет вреда, если запомните побольше таких поговорок.
— Разумеется, господин министр.
— Давайте выпьем.
Поставив на столик пустой бокал, министр принял серьезный вид:
— Вот теперь можно и побеседовать. Синьцзян — это не то что наши внутренние районы вроде Ганьсу или Хунани. И утверждать, что Синьцзян полностью находится в наших руках, было бы величайшей глупостью! — Голос его вдруг сорвался до писка. Министр вскочил и сжал свои тонкие пальцы. — Поэтому ответьте, почтенный: можно ли сделать Синьцзян подлинно нашим?
От неожиданного вопроса Шэн Шицай не растерялся, хотя до сих пор и не вел бесед с людьми такого высокого ранга. Он хорошо знал настоящие цели гоминьдановской политики в отношении Синьцзяна и поэтому вместо ответа лишь усмехнулся.
